Гуманистическое и экзистенциальное направления возникли в середине прошлого столетия в Европе как результат развития философской и психологической мысли двух последних веков, будучи, по сути, следствием сублимации таких течений, как «философия жизни» Ницше, философский иррационализм Шопенгауэра, интуитивизм Бергсона, философская онтология Шелера, и Юнга и экзистенциализм Хайдеггера, Сартра и Камю. В трудах Хорни, Фромма, Рубинштейна, в их идеях отчетливо прослеживаются мотивы этого течения. Довольно скоро экзистенциальный подход в психологии приобрел большую популярность в Северной Америке. Идеи были поддержаны видными представителями "третьей революции". Одновременно с экзистенциализмом в психологической мысли этого периода развивалось и гуманистическое течение, представленное такими видными психологами, как Роджерс, Келли, Маслоу. Обе эти ветви стали противовесом уже закрепившимся направлениям в психологической науке - фрейдизму и бихевиоризму.

Экзистенциально-гуманистическое направление и другие течения

Основатель экзистенциально-гуманистического направления (ЭГП) - Д. Бюдженталь - часто критиковал бихевиоризм за упрощенное понимание личности, пренебрежение к человеку, его и потенциальным возможностям, механизацию поведенческих шаблонов и желание управлять личностью. Бихевиористы же критиковали гуманистический подход за придание сверхценности понятию свободы, рассматривая его как объект экспериментального исследования и настаивали на том, что свободы нет, а основным законом существования является стимул-реакция. Гуманисты настаивали на несостоятельности и даже опасности такого подхода для человека.

К последователям Фрейда у гуманистов также были свои претензии, несмотря на то что многие из них начинали как психоаналитики. Вторые отрицали догматизм и детерминизм концепции, выступали против фатализма, характерного фрейдизму, отрицали бессознательное как универсальный объяснительный принцип. Несмотря на это, следует отметить, что экзистенциальная все же в определенной степени близка к психоанализу.

Суть гуманизма

В данный момент нет единого мнения в отношении степени самостоятельности гуманизма и экзистенциализма, но большинство представителей этих течений предпочитают разделять их, хотя все признают их принципиальную общность, поскольку основная идея этих направлений - признание свободы личности в выборе и построении своего бытия. Экзистенциалисты и гуманисты солидарны в том, что осознание бытия, прикосновение к нему преобразует и преображает человека, поднимая его над хаосом и пустотой эмпирического существования, раскрывает его самобытность и благодаря этому делает смыслом его самого. Кроме того, безусловное достоинство гуманистической концепции состоит в том, что не абстрактные теории внедряются в жизнь, а, наоборот, реальный практический опыт служит фундаментом для научных обобщений. Опыт рассматривается в гуманизме как приоритетная ценность и основной ориентир. И гуманистическая, и экзистенциальная психология оценивают практику как важнейшую составляющую. Но и здесь прослеживается отличие этого метода: для гуманистов важна практика реального опыта переживания и решения вполне конкретных личностных проблем, а не использование и внедрение методических и методологических шаблонов.

Человеческая природа в ГП и ЭП

В основе гуманистического подхода (ГП) лежит понятие сущности человеческой природы, которая объединяет его многообразные течения и отличает от других направлений психологии. По Рою Кавалло, суть человеческой природы состоит в том, чтобы непрерывно быть в процессе своего становления. В процессе становления человек автономен, активен, способен к самоизменению и творческой адаптации, ориентирован на внутренний выбор. Уход от непрерывного становления есть отказ от подлинности жизни, «человеческого в человеке».

Экзистенциальный подход психологии (ЭП) гуманизма характеризуется, прежде всего, качественной оценкой сущности личности и взглядом на природу источников процесса становления. Согласно экзистенциализму, сущность личности не задана ни позитивной, ни негативной - она изначально нейтральна. Особенности личности же обретаются в процессе поиска им его уникальной идентичности. Обладая как позитивным, так и негативным потенциалом, личность выбирает и несет за свой выбор персональную ответственность.

Экзистенция

Экзистенция - существование. Ее главная характеристика - отсутствие предначертанности, предзаданности, которая может влиять на личность, определять, как она разовьется в перспективе. Исключается откладывание на будущее, перенаправление ответственности на плечи других, нации, социума, государства. Человек решает сам - здесь и сейчас. Экзистенциальная психология определяет направление развития личности исключительно выбором, который он делает. Личностно-центрированная же психология рассматривает сущность личности как заданную позитивной изначально.

Вера в человека

Вера в личность - базисная установка, отличающая в психологии от иных течений. Если в основе фрейдизма, бихевиоризма и подавляющего большинства концепций советской психологи лежит неверие в личность, то экзистенциальное направление в психологии, напротив, рассматривает человека с позиции веры в него. В классическом фрейдизме природа индивидуума изначально негативна, цель влияния на нее - исправление и компенсация. Бихевиористы оценивают человеческую природу нейтрально и влияют на нее путем формирования и коррекции. Гуманисты же видят природу человека либо безусловно-позитивной и видят целью влияния помощь в актуализации личности (Маслоу, Роджерс), либо оценивают личностную природу как условно-позитивную и основной целью психологического воздействия видят помощь в выборе (экзистенциальная психология Франкла и Бюдженталя). Таким образом, в основу своего учения институт экзистенциальной психологии ставит понятие индивидуального жизненного выбора человека. Личность рассматривается как изначально нейтральная.

Проблемы экзистенциальной психологии

В основу гуманистического подхода помещено понятие осознаваемых ценностей, которые человек «выбирает для себя», разрешая ключевые проблемы бытия. Экзистенциальная психология личности декларирует первичность существования человека в мире. Индивидуум с момента рождения беспрерывно взаимодействует с миром и находит в нем смыслы своего бытия. Мир содержит как угрозы, так и позитивные альтернативы и возможности, которые может выбирать человек. Взаимодействие с миром порождает у личности основные экзистенциальные проблемы, стресс и тревогу, неспособность совладать с которыми приводит к дисбалансу в психике индивида. Проблематика разнообразна, но схематично ее можно свести к четырем основным «узлам» полярностей, в которых личности в процессе развития необходимо

Время, жизнь и смерть

Смерть - наиболее легко осознаваемая, поскольку самая очевидная неизбежная конечная данность. Осознание предстоящей смерти наполняет человека страхом. Желание жить и одновременное осознание временности существования - главный конфликт, который изучает экзистенциальная психология.

Детерминизм, свобода, ответственность

Понимание свободы в экзистенциализме также неоднозначно. С одной стороны, человек стремится к отсутствию внешней структуры, с другой - испытывает страх перед ее отсутствием. Ведь существовать в организованной, подчиняющейся внешнему плану Вселенной проще. Но, с другой стороны, экзистенциальная психология настаивает на том, что человек сам создает свой мир и полностью за него отвечает. Осознание отсутствия заготовленных шаблонов и структуры порождает страх.

Общение, любовь и одиночество

В основе понимания одиночества лежит понятие экзистенциальной изоляции, то есть отстраненности от мира и общества. Человек приходит в мир один и так же его оставляет. Конфликт порожден осознанием собственного одиночества, с одной стороны, и потребностью человека в общении, защите, принадлежности к чему-то большему - с другой.

Бессмысленность и смысл бытия

Проблема отсутствия смысла жизни проистекает из первых трех узлов. С одной стороны, находясь в непрерывном познании, человек сам творит свой смысл, с другой - осознает свою изолированность, одиночество и предстоящую смерть.

Аутентичность и конформизм. Вина

Психологи-гуманисты, основываясь на принципе личного выбора человека, выделяют две основные полярности - аутентичность и конформизм. В аутентичном мировосприятии человек проявляет свои уникальные персональные качества, видит себя как личность, которая способна влиять на собственный опыт и общество через принятие решений, поскольку социум создается выбором отдельных индивидуумов, следовательно, способно изменяться в результате их усилий. Аутентичному стилю жизни присущи внутренняя направленность, новаторство, гармония, утонченность, мужество и любовь.

Человек же, ориентированный внешне, не имеющий смелости взять на себя ответственность за собственный выбор, выбирает путь конформизма, определяя себя исключительно как исполнителя социальных ролей. Действуя по заготовленным общественным шаблонам, такая личность мыслит стереотипно, не умеет и не хочет признавать свой выбор и давать ему внутреннюю оценку. Конформист смотрит в прошлое, опираясь на готовые парадигмы, вследствие чего у него возникает неуверенность и чувство собственной никчемности. Происходит накопление онтологической вины.

Ценностный подход к человеку и вера в личность, ее силу позволяют более глубоко ее изучить. Об эвристичности направления свидетельствует и наличие разнообразных углов зрения в нем. Основные из них - и гуманистическая экзистенциальная психология. Мэй и Шнайдер также выделяют экзистенциально-интегративный подход. Кроме того, существуют такие подходы, как диалогическая терапия Фридмана и

Несмотря на ряд концептуальных расхождений, личностно-центрированное гуманистическое и экзистенциальное течения солидарны в доверии к человеку. Важное достоинство этих направлений состоит в том, что они не стремятся «упростить» личность, помещают ее наиболее сущностные проблемы в центр своего внимания, не отсекают трудноразрешимые вопросы соответствия бытия человека в мире и его внутренней природы. Признавая, что общество влияет на и ее бытие в нем, экзистенциальная психология тесно соприкасается с историей, культурологией, социологией, философией, социальной психологией, одновременно являясь целостной и перспективной ветвью современной науки о личности.

«Экзистенциальная психотерапия, подобно бездомному бродяге, ничему не принадлежит. У нее нет ни законного места жительства, ни формального образования, ни собственн, ой организации. Академические соседи не признают ее за свою. Она не породила ни официальное сообщество, ни стабильный журнал (немногочисленные хилые чада скончались во младенчестве); не имеет ни стабильной семьи, ни определенного главы семейства. Однако у нее есть генеалогия, несколько разбросанных по свету кузин и кузенов, а также друзья семьи - кое-кто в Европе и кое-кто в Америке»: Эти слова принадлежат , американскому психотерапевту, который в своей великолепной книге «Экзистенциальная психотерапия», представил экзистенциальную терапию как целостный подход - от теоретической структуры до тактических приемов. В своей работе вместо термина «экзистенциальная психотерапия» я буду употреблять термин «экзистенциальная психология». Это не связано с тем, что я хочу разделить эти два понятия, это обусловлено прежде всего удобством для меня как для психолога.

Где же истоки экзистенциальной психологии? И почему Ялом уподобляет экзистенциальную психотерапию «бездомному бродяге»? Все дело, видимо, в том, что у экзистенциальной психологии множество источников.

Экзистенциальная психология представляет собой своеобразный итог развития европейской мысли последних двух столетий, вобравший в себя достижения таких направлений, как философский иррационализм (Шопенгауэр, ), «философия жизни» (Ницше), интуитивизм (Бергсон), экзистенциализм ( , ), философская онтология (Шелер), психоанализ (Фрейд, Юнг, Адлер, Хорни, ), гуманистическая психология ( , Келли и др.).

И прежде всего, это, конечно, экзистенциальная философия . Наверное, сложно найти хотя бы одного философа, который бы не задумывался о жизни и смерти. «Однако формальная школа экзистенциальной философии, - пишет Ялом, - имеет совершенно четкое начало. Некоторые считают отправной точкой воскресный полдень 1834 года, когда молодой датчанин сидел в кафе, курил сигару и размышлял над тем, что ему грозит опасность состариться, не оставив следа в этом мире:» Молодой датчанин был . Его размышления, по мнению Ялома, привели к тому, что он решил: раз все остальные стремятся облегчить жизнь человека, ему остается сделать нечто, чтобы эту жизнь затруднить. опубликовал несколько экзистенциальных монографий, главным предметом которых было исследование своей экзистенциальной ситуации. Во время первой мировой войны эти работы нашли благоприятную почву и были подхвачены и .

Экзистенциализм возник как отражение социального и духовного кризиса цивилизации. Социальный мир в данном случае - «неподлинный». Человек существует подлинно только в одиночестве, лицом к лицу с Богом, собственной смертью, абсурдностью существования. Фундаментальной характеристикой человека признается обращенность в будущее, свобода. Человек сам себя выбирает. У эта мысль получает выражение в выделении двух модусов существования - подлинного и неподлинного. «Подлинный» человек живет в соответствии с самим собой, не мыслит шаблонами, избегает коллективный стереотипов.

Положения экзистенциальной философии вплетаются в экзистенциальную психологию. Экзистенциальная психология отвергает фрагментарное изучение личности как совокупности психомоторных реакций, факторов или социальных ролей. Личность в экзистенциальной психологии определяется не системой механизмов, а тем, как она создает свое существование в мире.

Экзистенциальная психология исходит из первичности бытия человека в мире, столкновение с которым порождает у каждого человека базовые экзистенциальные проблемы, стресс и тревогу. Зрелой личности удается успешно совладать с ними, неспособность сделать это приводит к психическим нарушениям. Бессознательные и защитные механизмы, открытые психоанализом, трактуются экзистенциальной психологией на онтологической основе. Под бессознательным понимается совокупность потенциалов, остающихся нереализованными. Полнота бытия зависит от степени реализуемости своих возможностей. Граница, разделяющая сознательное и бессознательное, является границей личностной свободы. Опыт экзистенциального истолкования концепции Фрейда был предпринят еще в 30-х годах .

Экзистенциальная психология имеет два направления: феноменологическое и собственно экзистенциальное. Феноменологическое зародилось в 18 веке. Иоганн Генрих Ламберт определил феноменологию как науку о предметах опыта, анализирующую явления и вскрывающую иллюзии чувственного познания. Сама идея «критики чистого разума» И. Канта может быть понята как определенного рода феноменология, поскольку она исследует пределы чувственного познания, разграничивая феномен и ноумен, трансцендентальное и эмпирическое постулаты сознания. Начиная с работы «Факты сознания» И.Г. Фихте феноменология понимается как учение о становлении знания. В «Философии духа» Гегеля феноменология занимает место между антропологией и психологией. Как часть психологии феноменология понимается у У. Гамильтона, М. Лацаруса, Ф. Брентано. Для Франца Брентано феноменология должна описывать и классифицировать психические феномены: представление, суждение и душевные движения.

Линия психологической трактовки феноменологии продолжена Карлом Штумпфом.

Третий источник это гуманистическая психология. В Америке к 50-м годам 20 века доминировали две школы: бихевиоризм и фрейдовский психоанализ. Некоторые терапевты, такие, как , Генри Мюррей, Джордж Келли, Ролло Мэй, считали, что существующие школы исключают из своего рассмотрения такие истинно человеческие ценности как выбор, любовь, человеческий потенциал, творчество. Они учредили новую идеологическую школу, которую назвали «гуманистическая психология».

После кризиса бихевиоризма в психологии возникает направление - «гуманистическая психология». В классификации психологических школ экзистенциальная психология считается одним из направлений именно гуманистической психологии.

Гуманистическая психология- направление в западной психологии, признающее личность как целостную уникальную систему, «открытую возможность» самоактуализации. Одной из целей экзистенциальной психологии является восстановление аутентичности личности, т. е. соответствия ее бытия-в-мире ее внутренней природе. Средством такого восстановления считается самоактуализация - стремление человека к возможно более полному выявлению своих личностных возможностей. Гуманистическая психология сформировалась как течение в 60-х годах 20 века. Гуманистическая психология противопоставляет себя в качестве «третьей силы» бихевиоризму и фрейдизму.

В возникшее течение оказались вовлеченными ряд ведущих психологов и психотерапевтов того времени: , Г. Мюррей, Г. Мерфи.

Основные положения гуманистической психологии:

• человек открыт миру, переживания человеком мира и себя в мире являются главной психологической реальностью; человеческая жизнь должна рассматриваться как единый процесс становления и бытия человека;
• человек наделен потенциями к непрерывному развитию и самореализации, которые являются частью его природы;
• человек обладает определенной степенью свободы от внешней детерминации благодаря смыслам и ценностям, которыми он руководствуется в своем выборе;
• человек - это активное, интенциональное, творческое существо.

В данной работе не преследуется цель анализировать достижения и «слабости» гуманистической психологии, поэтому, возвращаясь к экзистенциальной психологии, можно резюмировать, что гуманистическая мысль оказала значительное воздействие на развитие психотерапии и теории личности, повлияла на организацию управления и образования, систему консультирования. Гуманистические психологи расширили предметную сферу психологии, включив в нее отношения личности и понимание контекста ее поступка.

Многое в гуманистической психологии очень важно для экзистенциальной психологии: свобода, выбор, цели, ответственность, внимание к уникальному миру любого человека. Однако гуманистическая психология не тождественна европейской экзистенциальной традиции: экзистенциализм в Европе всегда подчеркивал человеческие ограничения и трагическую сторону человеческого существования. Гуманизму же свойственен известный оптимизм, развитие потенциала, самореализация.

Однако многие гуманистические психологи придерживаются экзистенциальных взглядов, прежде всего, Перлз, Бьюдженталь, Ролло Мэй.

Еще один источник экзистенциальной психологии - это сами психоаналитики, отошедшие от Фрейда . Ялом называет их «гуманистическими психоаналитиками». Это Отто Ранк, говоривший о значении тревоги, связанной со смертью; Карен Хорни, писавшая о влиянии будущего на поведение; , проанализировавший роль и страх свободы; Гельмут Кайзер, писавший об ответственности и изоляции.

И, наконец, в качестве источника экзистенциальной психологии можно говорить о великих писателях - Достоевском, Толстом, Камю, Сартре, Кафке:

Основная часть. «За» и «Против» экзистенциальной психологии.

Основными представителями европейской экзистенциальной психологии являются Бинсвагнер и Босс (Швейцария), В. Франкл (Австрия), Лэнг и Купер (Великобритания). В Америке и Канаде пропагандистами идей экзистенциальной психологии выступают Р. Мэй, Джеймс Бугенталь и другие. Заметным влиянием пользуются в США идеи экзистенциального психоанализа. Все перечисленные авторы являются психотерапевтами, свои выводы они во многом обосновывают клиническими наблюдениями. Энциклопедией по европейской экзистенциальной психологии для американских психологов служит монография «Existence». В данной работе я рассмотрю уже имеющуюся в литературе критику экзистенциальной психологии, а также выскажу собственные соображения. и Босс близки к истокам европейской экзистенциальной мысли и прочно ассоциируются с экзистенциализмом. Их перевод хайдеггеровской онтологии абстрактного бытия на проблемы изучения бытия индивидуального тщательно разработан. Практикующие психиатры, они собрали богатейший эмпирический материал анализа пациентов. Экзистенциальная психология сформировалась во многом при изучении патологии личности: категория личности вообще находится в центре ее внимания. Экзистенциальная психология непосредственно связана с положениями экзистенциальной философии, с ее «находками» и «неудачами». Представителей экзистенциальной психологии объединяет онтологическая трактовка сознания. Следуя методологии , они делают попытку найти характеристики «чистого» сознания, которые понимаются как врожденные свойства человеческого бытия - происходит отказ от анализа сознания в генетическом и социально-историческом аспектах. Сознание не рассматривается как высшая форма отражения объективного мира, а фактически само объективизируется.

Рассматривая эмоции, экзистенциалисты выделяют чувства беспокойства и вины не в качестве аффектов, а в качестве характеристик, коренящихся в онтологической природе человека. Беспокойство - состояние личности, когда она сталкивается с проблемой реализации жизненных потенциалов. Личность всегда испытывает вину постольку, поскольку она реализует не все возможности, выбирает одно, а не другое решение. Онтологическая вина имеет три модуса: первый модус связан с невозможностью полного самораскрытия и относится к внутреннему миру; второй модус связан с обреченностью на бесчувствие и относится к социальному миру (невозможность до конца понять другого); третий модус вины - это вина в утрате единства с природой, что относится к объективному миру.

Возведение состояний беспокойства, вины в ранг онтологических не случайно: это обусловили войны и разобщенность людей в странах, где зарождалась экзистенциальная психология.

Экзистенциальную психологию часто упрекают в пессимизме. Я бы назвала это скорее реализмом, чем пессимизмом. Экзистенциальная психология озабочена проблемой смерти не меньше, чем проблемой жизни. «Ничто» всегда на пути человека. Страх имеет не меньшее значение, чем любовь. Экзистенциальная психология не утешительна. Свобода человека приравнивается к его ответственности. Становление человека - сложный проект, и немногим удается его выполнить. Цель - стать полностью человеком, выполнить все возможности Dasein. Каждый ответственен за реализацию стольких возможностей бытия-в-мире, сколько возможно. Отказ от такого становления приводит к фобиям, навязчивости, неврозам. Становление предполагает направленность и непрерывность, но направленность может меняться, а непрерывность разрушаться.

Методы, используемые экзистенциалистами, построены по существу на самоотчете. «Научная» психология считает, что такие методы возвращают психологию в сферу «субъективизма» и «романтизма». Экзистенциальная психология отвергает экспериментальные методы, принятые в психологии, считая их следствием дегуманизации.

Почему экзистенциальная психология не принимается академической психологией и психотерапией? Ответ - в различии источников знания. Академическая психология признает в этом плане только эмпирическое исследование.

Однако изучить экзистенциальные вопросы эмпирически просто невозможно. Человек в экзистенциальном понимании не разложим на сумму каких-либо частей (таких, например, как отдельно эмоции, воля, мышление). Человек больше всех своих составных частей. Приведу личный пример. Около трех лет я проводила серию тестов при приеме на работу. Тесты включали в себя вербальный тест, проективный тест, цветовой тест. С целью выяснения черт характера я использовала медицинский тест MMPI. Некоторые тесты я повторяла для тех же людей через месяц. Результаты тестов расходились! Даже профиль личности MMPI при достоверных результатах получался другим! То есть самые общие результаты тестов не сохранялись даже в течение месяца! Кроме того, чему служили эти тесты? Работодателю в целом важно было узнать, есть или нет патологии у кандидата на работу, а такие важные показатели, как особенности работы в коллективе, партнерские отношения человека с другими оставались за пределами внимания. В конце концов даже профессиональные навыки невозможно проверить с помощью тестов. В результате обычная беседа с кандидатом на работу, состоящая из таких вопросов, как «Что Вас не устраивало на прошлом месте?», «Что Вы желаете получить здесь?», стала давать мне намного больше, чем батарея из 5-6 тестов.

Альтернативу эмпирическим методам изучения в психологии составляет «феноменологический метод», непосредственно ведущий к пониманию внутреннего мира другого человека. Погружение в опыт другого человека, сопереживание, безоценочное принятие - эти составляющие феноменологического подхода - именно они важны для экзистенциального психолога.

Истина, на мой взгляд, как всегда, лежит посередине. Для психологического консультирования экзистенциальные методы подходят как нельзя более. Ведь четкая схематизация, сведение людей и их проблем в узкие рамки, в структуру не действуют в условиях консультирования. Экзистенциальное исследование подчинено цели найти фундаментальные отношения, к которым сводятся поведенческие проявления. Структура мира индивида раскрывается здесь через его жизненную историю, характер, содержание языка, сновидения, эмоциональные переживания.

В соответствии с установкой о необходимости «прислушаться к языку как обиталищу бытия» предметом особого анализа становится обыденный язык. И сновидения, и жизненные истории создают лишь более широкий контекст в понимании миро-проекта личности.

Для глубинного понимания сути человеческих проблем необходим экзистенциальный анализ, экзистенциальная психология.

Однако, применение различных экспериментальных психологических методов тоже необходимо, например, в социальной психологии. Анализ кадровой структуры предприятия, анализ групповых отношений, социологические исследования - вот те сферы, в которых находят применение тесты, анкеты, интервью и пр.

Экзистенциальная психология, как и психоанализ, бала взращена в Европе практиками медицины и экспортирована в США. В начале 20 века психология «делалась» почти целиком университетскими психологами, чья деятельность была чисто научной и теоретической. К середине века значительное число психологов пришло в прикладную психологию и, к своему ужасу, они обнаружили, что большая часть того, чему их учили, не слишком применимо к их практической работе. Экзистенциальная психология и психоанализ приближали «научную» психологию к практике.

Еще одна линия критики экзистенциальной психологии исходит из того, что психология упорно боролась за то, чтобы освободиться от доминирования философии. Проверка гипотез на основании экспериментов, статистическая обработка данных - все это внедрялось в головы студентам. Психоанализ многие годы считался ненаучным и принятие его «научной» психологией состоялось лишь тогда, когда его гипотезы начали проверяться в контролируемых экспериментальных условиях. Многие психологи полагают, что экзистенциальная психология представляет разрыв с научным истеблишментом, тем самым подвергая опасности столь трудно завоеванный статус психологии. На критику такого рода экзистенциальная психология ответила бы, что существует множество различных научных и философских точек зрения. Любая наука, в том числе и психология, всегда обязана какой-либо философии, независимо от того, понимается это или нет. Объективная, позитивистская психология основана на картезианской философии; экзистенциальная психология - на онтологии . Они равно философичны и равно научны. Наибольший протест «научной» психологии вызывает представление экзистенциалистов о свободе человека быть тем, кем он хочет, т. к. если люди действительно свободны в выборе существования, то тотальные предсказания и контроль невозможны, а ценность эксперимента ограничена.

Экзистенциальная психология полагает, что люди - уникальные существа среди всех на земле; им нельзя найти место в филогенезе животного мира, не разрушая при этом человеческой сути. Человек - не животное наподобие других, и нельзя переносить на него открытия, сделанные при экспериментах с животными. Экзистенциальная психология признает, что человеческое существование имеет основание - наследственность или судьбу, -, но люди свободны создавать на этом основании многое, соответственно своему выбору, что недоступно другим видам.

Экзистенциальную психологию часто обвиняют в субъективизме. Босс настаивает на том, что Dasein не является ни идеализмом, ни субъективизмом. Вещи не творятся человеческим умом. Люди и вещи, которые они раскрывают или «высвечивают», взаимозависимы в своем существовании. В трудах экзистенциалистов присутствует сильный оттенок этического отношения - это вызывает раздражение многих психологов. Понятие «трансценденции» предполагает, что люди могут быть «высшими» и «низшими», чтобы стать в полной мере людьми, им надо преодолеть свою низменность. Это открывает двери морализированию, а употребление слов «Бог» и «божественное» дает основание для подозрений впустить в психологию религию. Но, возможно, это как раз то, что нужно, если психология желает иметь для людей реальный смысл. А. Кемпински, польский психиатр и философ, говорит, что критиковать экзистенциальную психологию можно по двум направлениям. Первое можно было бы назвать «слишком громкими словами». Здесь речь не о трудном и часто непонятном языке экзистенциалистов, ибо каждый новый научный язык бывает труден для понимания (психоаналитический язык, кибернетический язык). Говоря о непонятности и трудности языка экзистенциальной психологии, Кемпински имеет в виду то, что экзистенциалисты говорят о человеке, используя слишком «громкие слова». Таким образом, мы входим в область основных философских вопросов: речь идет о месте человека в мире. Входит ли поиск ответов на эти вопросы в сферу задач психолога или психотерапевта? Конечно, отведение человеку такого высокого положения в иерархии окружающего мира было естественной реакцией на ужасы последней мировой войны, а также реакцией на биологизацию психологии. Антон Кемпински в своей книге «Экзистенциальная психотерапия» (1973) пишет:

«С точки зрения психиатрии, помещение человека на столь высокий пьедестал нередко может быть травматизирующим для больного, и при сравнении с тем, что во имя этого высокого человеческого идеала от него ожидают либо требуют, у него может усилиться чувство вины и того, что он "плохой" и "негодный". Такой эффект, следовательно, противоречил бы основной цели психотерапии: укреплению пониженного в результате заболевания чувства собственной ценности у больного посредством помощи в "воссоздании" его "автопортрета" в более светлых красках. Психиатр-экзистенциалист непроизвольно становится моралистом, указывающим ценность человеческой экзистенции. А что происходит тогда, когда пациент не может одобрить эти ценности, потому что они для него чрезмерно завышенные, чересчур далеко идущие? В этом случае разрушается психотерапевтический контакт, а больной может выйти из встречи с психиатром психически сломленным:»

В этом отношении мне бы хотелось сказать следующее: в качестве критики я бы говорила именно о «непонятном языке экзистенциалистов», нежели о «громких словах». На самом деле «экзистенциальные данности» () не сложны. Смерть, свобода, одиночество, бессмысленность, выбор, ответственность - все это мало нуждается в прояснении. Как говорит Ялом, человек знает все это о себе, поэтому экзистенциальные данности нуждаются в раскрытии, а не расшифровке и анализе. Что же касается трудного, непонятного языка экзистенциальных философов, то здесь действительно заключается спорный момент. Если данности человеческого существования не сложны сами по себе, то зачем усложнять их непонятными терминами? Важнейший для экзистенциальной психологии трактат «Бытие и время» чрезвычайно сложен для понимания.

Относительно вопроса Кемпински о том, входит ли поиск ответов на самые главные вопросы человеческого существования в сферу задач психотерапевта, не берет ли терапевт на себя слишком много, - то это действительно важный вопрос. Я думаю, что психотерапия, как и жизнь, очень индивидуальна и не может дать однозначного ответа на этот вопрос. Все зависит от состояния пациента, от его готовности встречаться с экзистенциальными данностями. Однако встреча эта должна рано или поздно произойти. Через столкновение, например, с собственной смертностью некоторые люди проходят через громадный личностный рост.

Что же касается основной цели психотерапии, как ее видит Кемпински («укрепление пониженного в результате заболевания чувства собственной ценности у больного посредством помощи в "воссоздании" его "автопортрета" в более светлых красках»), то эта цель вызывает большие сомнения. Прежде всего, мне думается, что «укрепление: собственной ценности» это узкая цель психотерапии. Есть более широкая цель, в которую входит «укрепление собственной ценности». Это - личностный рост, активизация внутренних сил для изменений, аутентичное бытие в мире, в конце концов, решение человеком непосредственных проблем, с которыми он пришел в терапию. писал: «цель психотерапии - подвести пациента к той точке, где он может сделать свободный выбор». , и подчеркивали, что истинная забота о другом - это забота о росте другого, о вызывании «нечто» к жизни в другом.

И уже самые большие сомнения в том, что цель психотерапии, какой бы она ни была, должна достигаться за счет «воссоздания автопортрета (больного) в более светлых красках». Значит ли это, что пациент должен уходить от терапевта каждый раз с улучшенным настроением, с вселенной надеждой и собственным «Я» в «светлых красках»? Может быть, именно этого ждет пациент от терапевта, но способствует ли это его росту? Ответственности? Свободным выборам? Я не думаю, что рисование «автопортрета в светлых красках» необходимо для личностного роста. Иногда важно отнять всякую надежду, чтобы человек наконец начал полагаться на собственные силы.

Можно поспорить с Кемпински относительно «морализаторства» экзистенциальной психологии. Я думаю, что в целом экзистенциалисты далеки от морализирования, но «выглядят» моралистами с точки зрения других людей. Ведь человек сам ответственен за свой выбор и смысл своей жизни. Но, говоря об ответственности, предполагается, что есть другой, более правильный выбор для человека, а может быть, более социально приемлемый выбор.

Второе направление, по которому Кемпински критикует экзистенциальную психологию, непосредственно адресован философии экзистенциализма. Здесь снова речь - о месте человека в мире. Образ одинокого человека в непонятном, часто враждебном мире, человека, конечным исходом которого является смерть, этот философский образ, который в условиях западной цивилизации полезен и важен. Но может ли пользоваться таким образом человека в своей повседневной практике психотерапевт? Ведь ему нужно вывести больного из тупика, в котором он оказался.

А. Кемпински считает, что экзистенциалисты говорят об одиночестве и непонятости человека как о некоторой эгоцентрической установке. Такая установка, продолжает он, часто встречается и у людей, приходящих к психологу или психиатру. Они чувствуют себя одинокими, непонятыми, несчастливыми, а окружающий мир переживают как чуждый им и враждебный.

Не является ли более важным для человека, пришедшего к психиатру, преодоление эгоцентрической установки?

Если пациент начинает замечать других людей, их страдания, если уменьшается его чувство одиночества - именно тогда можно оптимистически оценивать перспективы его лечения, считает А. Кемпински.

Здесь, на мой взгляд, происходит подмена понятий. «Эгоцентрическая установка» пациента совсем не тождественна экзистенциональному пониманию одиночества. Установка эгоцентричных пациентов такова, что они могут думать только о себе, о своей «непонятости» другими людьми в обвинительных терминах («они не понимают, не любят меня»). Такой пациент не может выйти за пределы своего «Я», не может думать о том, что другие - тоже одиноки. Экзистенциальное понимание одиночества носит совсем другой оттенок: нужно просто признать, что человек на самом деле одинок. Одиноко приходит он в этот мир и одиноко уходит. Человек не может быть полностью понят другими (а понимает ли он сам себя?). Но только признав и приняв свое одиночество, смирившись с ним, человек истинно способен приблизиться к пониманию другого, такого же одинокого существа. Только зная о глобальном одиночестве друг друга, можем мы стать истинно близкими, насколько сможем. Принятие своего одиночества помогает нам несколько смягчить его тяжесть, вынести эту ношу.

Вероятно, говоря об одиночестве своих пациентов, Кемпински имеет ввиду межличностное одиночество (изоляцию). Такому одиночеству способствуют многие факторы: конфликтность, неумение налаживать межличностные контакты и т.д. выделяет еще внутриличностную изоляцию, когда человек отделяет друг от друга части самого себя.

Экзистенциальная изоляция, в отличие от межличностной и внутриличностной, может сохраняться при нормальном общении с другими людьми и внутренней целостности. Конфронтация человека с собственной смертью обязательно приводит к экзистенциальной изоляции. Экзистенциальное одиночество проистекает также из принятия ответственности. «В той мере, в какой человек отвечает за собственную жизнь, он одинок» (Ялом). Если мы сами творим собственное бытие в мире, мы одни ответственны за наше творение, следовательно, одиноки.

Какими бы близкими не были отношения человека с другими, все равно он остается одиноким в своей экзистенциальной ситуации. Однако если мы признаем свое одиночество, мы увидим других столь же одиноких существ. Это поможет нам относиться к другим как к людям, а не средствам для избегания нашего одиночества. И тогда любовь облегчит боль изоляции.

Писал: «Все мы одинокие корабли в темном море. Мы видим огни других кораблей - нам до них не добраться, но их присутствие и сходное с нашим положение дают нам большое утешение. Мы осознаем свое абсолютное одиночество и беспомощность. Но если нам удается вырваться из своей клетки без окон, мы начинаем осознавать других, встречающихся с тем же ужасом одиночества. Наше чувство изолированности открывает нам путь к сочувствию другим, и мы уже не так сильно боимся:»

Но для того, чтобы преодолеть изоляцию, она должна быть пережита.

Экзистенциальное направление в психологии и психотерапии составляет свежую струю. Это направление показало возможности совершенно иного взгляда на многие проблемы, а также более глубокого проникновения в переживания больного человека. Заслуги экзистенциальной психологии прежде всего в том, что она предприняла борьбу с картезианским делением человека на психику и сомы. Психиатры-экзистенциалисты трактуют человека как неделимое целое; нет отдельных психических и физических явлений, а есть только человеческие феномены. Экзистенциалисты атаковали также примитивно понимаемый принцип причинности, выражающийся в формуле f = y (a). Экзистенциальная психология атаковала этот подход на двух фронтах: ударили по так называемому органическому направлению, согласно которому определенное органическое изменение мозга вызывает определенные психические нарушения, а также по направлению психоаналитическому, в котором та же самая формула выражалась в подгонке психической жизни под узкие схемы причинных связей. Экзистенциальная психология проанализировала ряд психических феноменов: субъективное чувство времени, движения, проникновения окружающего мира во внутренний мир больного, понимание существования человека в замкнутом «пространстве-времени», в его собственном мире причинных связей, понятий, ценностей. Временное пространство для экзистенциальной психологии не замыкается только прошлым, как это считалось в прежних психологических направлениях, но продолжается в будущем. Аспект будущего не менее важен в понимании человека, а между тем врачи-психиатры привыкли ограничиваться изучением истории болезни, прошлой жизни пациента.

Теперь мне бы хотелось обратиться к персоналиям экзистенциальной психологии, таким именам как Жан-Поль Сартр, Виктор Франкл, Медард Босс, Роналд Лэнг.

Мне хотелось бы пойти по пути отношения экзистенциалистов к некоторым понятиям, таким, как бессознательное, символы и сновидения, болезнь и здоровье: В мою задачу не входит полное описание их идей (да это и не возможно в рамках реферата), я хотела бы коснуться только некоторых воззрений данных авторов в плане уязвимости, возможной слабости

Отношение к бессознательному

Весьма примечательно, что первым, кто ввел сам термин «экзистенциальный психоанализ» был не психолог или психиатр, а философ.

Жан-Поль Сартр на основании критики ортодоксального психоанализа формулирует то, что он понимает под «экзистенциальным психоанализом»: «это метод, предназначенный для выявления в строго объективной форме субъективного выбора, посредством которого каждая личность делает себя личностью, то есть дает себе знать о том, что она есть. Так он ищет выбор быть и в то же время бытие, он должен сводить отдельные формы поведения к фундаментальным отношениям, не к сексуальности или "воле к власти", а к бытию, выражающемуся в этих формах поведения. Следовательно он идет с самого начала к пониманию бытия и не может иметь другой цели, кроме обнаружения бытия и способа бытия перед лицом этого бытия»

У Фрейда речь идет о бессознательном психическом, которое обуславливает поведение и мышление индивида. Сартр не видит оснований для постулирования инстанции, которая определяет происходящее в сознании личности. Получается, замечает Сартр, что сознание не понимает, что доносится до него из глубин бессознательного, но в то же самое время оно должно прекрасно это понимать - иначе совершенно невероятной становится концепция вытеснения и сопротивления.

Хотя психоанализ, по мнению Сартра, предшествует экзистенциальному анализу, главное, что неприемлемо для Сартра, это признание бессознательного как основного источника мотивов человеческого поведения, которое лишает человека свободы и ответственности за собственные действия. Человек в той или и ной мере, считает Сартр, всегда осознает свои поступки и в каждый момент выбирает себя. На месте фрейдовского бессознательного у Сартра оказывается спонтанное дорефлективное сознание. В основе всех человеческих действий лежит не бессознательная мотивация, а «первоначальный проект». Под этим понятием Сартр понимает последнее, далее не редуцируемое основание, изначальный сознательный выбор самого себя по отношению к бытию. Этот выбор и есть сама личность, это ее бытие, это решение субъекта о том, как он будет писать собственную историю жизни. Это первое сознательное решение, принятое личностью по отношению к миру, вокруг него происходит «кристаллизация», это - свобода человека. Однако результат парадоксален: первоначальный выбор оказывается тождественным бытию человека и осуществляется вместе с первым проявлением сознания. Он осуществляется еще в то время, когда нет ясного осмысления и постановки целей. То, что было выбрано изначально, оказывается у Сартра даже не необходимостью, а судьбой, свобода исчезает. Сам Сартр говорил: «Свободный выбор, который делает человек, из самого себя, абсолютно тождествен тому, что называют судьбой».

Учение о первоначальном выборе предлагается Сартром в качестве замены фрейдовского либидо.

Швейцарский психиатр, который собственно и разработал экзистенциальный анализ (Daseinsanalyse), не отказывается (наподобие Сартра) от идеи о бессознательном психическом, но изменяет его трактовку: один из феноменов находится в фокусе сознания, в то время как остальное образует «горизонт» и является потенциально осознаваемым. отрицает динамическую силу бессознательного, его связи с биологическими влечениями. Отрицает он и то, что бессознательное есть резервуар детских вытесненных влечений.

В концепции отрицается причинная связь между мотивирующим значением, лежащим за порогом сознания, и осмысленным действием индивида, а также то, что принцип удовольствия является единственным мотивирующим фактором человеческого поведения (еще Кант говорил, что вопрос о совести не решить простым указанием на интроекцию отцовского образа).

Считает, что фрейдизм здесь самым примитивным образом сводит высшие проявления человеческого сознания к тому, что сознанием не является.

Медард Босс говорит не о бессознательных влечениях, а о «сокрытом» для личности, лежащем за горизонтом ее суженного способа видения. Задуманная Боссом реформа психоанализа предполагает отказ от понятия бессознательного, так как по его словам, «с точки зрения феноменов человеческой экзистенции, нет абсолютно никакой нужды в постулировании бессознательного психического». Босс отрицает существование бессознательных мотивов, смыслов, желаний. Потенциально они все доступны, но не осознаются из-за узости «горизонта понимания». В таких случаях возникает навязчивая связь с объектами. Она не осознается, но определяет поступки индивида. Здесь возникает затруднение: как можно говорить о существовании и влиянии того, что не воспринимается, если Босс с самого начала постулировал, что существует только воспринимаемое человеком? Будучи практикующим психиатром, Босс говорит фактически именно о бессознательном психическом; возвращаясь к феноменологической психологии, он отвергает существование бессознательного.

Аргументы Босса против фрейдовской концепции бессознательного мало чем отличаются от того, что писал по этому поводу . Главным отличием является то, что Босс объясняет «суженность видения» невротика наличием совокупности норм и правил, которые мешают ему видеть смысл происходящего. Навязанные в детском возрасте нормы становятся формами обобщения опыта, контроля и самоконтроля. Любая попытка выйти за пределы этих норм во взрослом возрасте ведет к появлению невротического чувства вины.

Напротив, не отвергает существование бессознательного. В своей новелле «Толстуха» он описывает, как его пациентка, Бетти, очень полная женщина, по мере снижения своего веса «вновь переживала основные травмирующие или кризисные события своей жизни, которые происходили, когда она имела соответствующий вес». Например, ее решение бросить медицинский факультет и отказаться то мечты найти лекарство против рака, убившего ее отца, соответствовало весу в 180 фунтов. «Какое прекрасное доказательство, - пишет Ялом, - существования области бессознательного! Тело Бетти сохранило память о том, что давно забыло ее сознание».

Итак, хотя в основном в экзистенциализме нет отрицания бессознательного, взгляды представителей этого подхода сильно расходятся в отношении к бессознательному. Общим является то, что отвергается пространственная локализация подсознания в психике. Наше сознание интенционально - всегда на что-то направлено -, но кое-что оказывается на периферии (избегается). В психотерапии мы обращаем внимание на то, что избегается, а не вытесняется.

Отношение к сновидениям и символам

Подвергая критике толкование символике сновидений Фрейда (сведение к выражению бессознательных сексуальных влечений), Сартр приходи к мысли о том, что не может быть универсального метода толкования символов в экзистенциальном психоанализе. Он должен изменяться в зависимости от той личности, которая анализируется. Но Сартр все же предложил свою универсальную методику трактовки символов. «Универсальный ключ» к толкованию символов Сартр обнаружил в «психоанализе вещей», разработанном его современником Гастоном Башляром. Если человек есть то, чего он желает. То необходимо понять природу этого предпочитаемого бытия. Если какой-то художник часто обращается к образам животных, то, чтобы понять художника, необходимо понимание объективного смысла животного. В результате выяснения объективной символики каждой вещи формируется некое царство смыслов, которое стоит по ту сторону разделения на физическое и психическое. Сартр критикует также фрейдовское толкование символики сновидений, говоря о том, что не может быть универсального метода толкования символов в экзистенциальном анализе. Он должен изменяться в зависимости от той личности, которая анализируется в данный момент. Символы выносятся Сартром за пределы внутреннего мира человека, а также качества, как «липкость», «приятность» или «отвратительность» становятся объективными свойствами бытия. Большие сложности возникают, когда концепция фундаментального выбора переносится на психически больного человека. По Сартру выходит, что он еще в раннем детстве сам выбрал болезнь, что болезнь явилась результатом его сознательного решения. Вообще определить, кто нормален, а кто болен, нельзя: проект каждого человека уникален, а такие определения, как норма или патология, имеют чисто внешний характер. Позднее эти сартровские положения переняли представители антипсихиатрии.

Также отвергает фрейдовскую интерпретацию сновидений: интерпретироваться должно именно «явное» содержание сновидения - за ним не скрывается какое-то скрытое, вытесненное в бессознательное, содержание. Сны вовсе не обязательно являются исполнением желаний, как считал Фрейд, в них имеется столько же типов активности, как и в бодрствовании. В своей работе «Сновидение и существование» пишет: «сновидение: представляет собой не что иное, как одну из форм человеческого существования в целом».

«Для интерпретации сновидения не имеет значения, действует ли в этой драме, разворачивающейся в абсолютном безмолвии души, сновидец сам по себе или же с теми или иными производными персонажами. Рассказанная от лица Dasein тема, то есть "содержание" драмы - вот что представляет собой решающий фактор».

Психоаналитики считают, что существует четкий символический метод, в соответствии с которым образы имеют низменное символическое значение (для любого человека), и вся направленность значения исходит из биологической потребности. Dasein-анализ не может принять такую однонаправленную связь. «То, что психоанализ называет символом, для Dasein-анализа такая же первичная реальность, как и "подавленное" или символизируемое. Подлинное значение символа: в мире индивида определяет значение символизируемого не только для аналитика в его попытках интерпретировать символ, но и для самого индивида», - пишет Я.Нидлмен в своей статье «Введение в экзистенциальный психоанализ ». В Dasein-анализе символ и символизируемое модифицируют друг друга.

Медард Босс, предлагая отказ от фрейдовского понятия «бессознательного», предлагал взамен теорию, согласно которой в сновидениях нет никакой символики, ибо в них непосредственно выражается целостное бытие-в-мире, даже если сам человек об этом не догадывается. Сон - еще один модус бытия-в-мире. Составляющие сна следует принимать в их собственном смысле и содержании, как они чувствуются в проживании сновидца. Сон и бодрствование - не абсолютно различные сферы существования. Фактически способ существования человека, выраженный в сновидении, часто дублирует модус существования в бодрствовании. Это Босс проиллюстрировал серией из 823 отчетов пациента о своих сновидениях за 3 года терапии. 40-летний инженер обратился за помощью в связи с депрессией и сексуальной импотенцией. В ходе терапии изменилось содержание его снов: от безличных машин до растений, животных и человека. Появление образов животных в сновидениях говорит о наличии «животных» импульсов, а образ змеи, например, свидетельствует о выражении страха по отношению к змеям. Между тем, такая интерпретация не учитывает богатую символическую нагруженность образа змеи (и не только змеи) в целом ряде культур.

Если сны и жизнь в бодрствовании настолько гомологичные, то зачем принимать сны во внимание? Ответ: сны высвечивают те реальности человеческого мира, о которых сновидец не знает в бодрствовании.

Босс отвергает фрейдовское учение о бессознательном, сновидениях и их символике. В сновидениях, считает Босс, выражается целостное бытие-в-мире, это еще один модус бытия в мире. Сон и бодрствование - не абсолютно различные сферы существования, это одно и то же бытие-в-мире. Сны не скрывают экзистенции, они - ее откровение. Однако возникает вопрос: почему же содержание сна иногда бывает абсолютно неясным, непонятным, отличным от настоящей жизни личности. И еще: разве можно отвергать богатейшую символическую нагруженность некоторых образов (например, животных) в целом ряде культур.

Понимание психической болезни и здоровья.

Наиболее глубоко, на мой взгляд, рассмотрел болезнь и здоровье в свете экзистенциальной психологии . Предложенный экзистенциальный анализ - это метод анализа личности во всей полноте и уникальности ее существования (экзистенции). определяет экзистенциальный анализ как феноменологический анализ актуального человеческого существования. Подлинное бытие личности обнаруживается благодаря углублению ее в себя с целью выбрать независимый от внешних обстоятельств «жизненный план». В тех случаях, когда открытость человека будущему, характерная для подлинного существования. Исчезает, он начинает ощущать себя заброшенным, его внутренний мир сужается, возможности развития остаются за горизонтом видения и возникает невроз. Человек начинает объяснять происходящее с ним как результат детерминации прошлыми событиями, а не собственными актами выбора: доминирует модус «заброшенности» (прошлое). Смысл экзистенциального анализа в том, чтобы помочь человеку осознать себя свободным существом, способным выбирать. Психическое заболевание - это крайняя степень неподлинности, удаленности от свободного трансцендирования: невротики не видят вероятностного характера бытия («бытия-возможности») и конституируют статически законченные «миры». Сужение бытия-в-мире индивида приводит, по , к тому, что часть феноменов остается за пределами горизонта видения и не может тематизироваться; выражением этого являются невротические симптомы. Задача психотерапевта - расширить горизонт видения и помочь пациенту осуществить аутентичный выбор.

Целью был поиск нового основания для психологической науки и психиатрической практики, преодоление кризиса психологии. «Болезнь» и «здоровье», «нормальность» и «ненормальность» - значение этих понятий немало зависит от понимания человека в целом, а не только от медицинского взгляда. Отказываясь от биологического критерия психического «здоровья» или «болезни», понимает их в духе учения о «подлинном» и «неподлинном» существовании. Индивид сам выбирает свое существование как больное, и все события его внутреннего мира связаны с этим выбором. Болезнь трактуется как состояние человека, отказавшегося от свободного проектирования собственного будущего. Так, в случае «Эллен Вест» лишь мельком указывает на то, что целый ряд ее родственников покончили с собой, сошли с ума. пытается объяснить тем или иным выбором пациента и практически ничего не говорит даже о воздействии на него семейного окружения: все сводится к изначальной недостаточности, узости экзистенциальной структуры, задающей «горизонт опыта» человека.

Основная тема историй болезни - фанатичное, отчаянное стремление человека к недостижимому идеалу быть иным, чем он есть. Описывая ситуации своих пациентов, игнорирует социально-психологические факторы (например, семейные). Вся действительность сливается у него в мир «заброшенности» и человек должен принять свою фактичность и «заброшенность», иначе наступает болезнь. пытался на протяжении своей деятельности опровергнуть причинно-следственные объяснения психических явлений и одновременно хотел обосновать психологию и психиатрию как науки о человеке. В результате эмпирические наблюдения и клинический материал постоянно противились выдвигаемым им теоретическим построениям.

Психическая болезнь - высшая степень неподлинности, когда нарушается целостность существования, модус «заброшенности» доминирует над всеми остальными. Главной же характеристикой психического здоровья считает трансцендирование, выхождение за собственные пределы.

То, что люди вообще могут стать невротиками, пишет он, «является знаком заброшенности экзистенции и ее возможного падения, короче говоря, знаком ее конечности, ее трансцендентальной ограниченности и несвободы». Осознавая себя «заброшенным», человек должен, тем не менее, выбирать самого себя. Отказ от выбора ведет к неподлинному существованию, в крайнем случае - к неврозу. Таким образом, заключает , не прошлые события, детские фиксации и идентификации обусловливают невроз. Сами фиксации и идентификации происходят из-за того, что бытие-в-мире данного пациента обладает особой «конфигурацией», формирующейся еще в детстве. Поскольку экзистенция ограничена, какой-то один модус существования становится доминантным и сужает горизонт мировосприятия. В результате либо происходит сведение всех модусов к одному-единственному, либо возникает резкое противоречие между различными сторонами человеческого существования. приводит ряд форм такого разрушения целостности личности (истории болезни «Лолы Восс», «Эллен Вест», «Ильзе», «Юрга Цюнда»). Причину заболевания он видит в изначальной узости возможного горизонта опыта данной экзистенции, что приводит в дальнейшем к неспособности осмысливать многие феномены, составляющие мир человеческого существования. Они остаются за горизонтом, но действуют, вызывая тревогу, страх, навязчивое поведение. Одновременно происходит отрыв духовного измерения от телесного; идеальное существование, идеализированный мир противопоставляется низменному миру, в который «заброшен» индивид. Большая часть симптомов интерпретируется как результат вращения пациентов в замкнутом кругу: стремлением достичь созданного собственным воображением абсолютного идеала и осознанием своего полного несоответствия этому идеалу, идентификацией себя с полной противоположностью этому идеалу. В результате безуспешности всех этих попыток пациенты вообще отказываются определять свою жизнь и передают себя полностью во власть других, теряют собственное «Я» и бегут в психоз. Это потеря себя в мире, «обмирщение». Мир психоза - это полная неподлинность, но психоз есть результат выбора самого человека.

На примере «Эллен Вест» Бинсангер показывает, как совершается полное отрицание социального мира и даже собственной физической конституции, которые пациентка не желает считать своими. Им противопоставляется совершенно недостижимый идеал, а каждая неудачная попытка достигнуть этого идеала только усиливает отрицание. Отказ от принятия своего «заброшенного» в определенный телесный и социальный мир существования, постановка неосуществимых целей приводят «Эллен Вест» к неврозу, переходящему в психоз.

В статье «Шизофрения: введение» выделяет некоторые концепты для понимания «шизофренической экзистенциальной манерой поведения»:

• Нарушение последовательности естественного переживания, его непоследовательность : «неспособность позволять вещам быть» при непосредственном контакте с ним, другими словами, «неспособность безмятежно пребывать среди вещей». Пример - случай Эллен Вест, как она распоряжается вещами, диктуя им: тело не должно полнеть, она сама должна полностью измениться:
• «Раскол эмпирической последовательности на альтернативы», то есть жесткое либо-либо.

«Таким образом, мы вернулись к тому, что решили определять во всех наших пациентах как формирование экстравагантных идеалов. Теперь Dasein делает все ставки на "сохранение" этой позиции, другими словами, на следование этому идеалу "во что бы то ни стало"".

• "Концепт сокрытия" - "сизифово усилие скрыть ту сторону противоречия, что невыносима для Dasein, и тем самым поддержать экстравагантный идеал", например, сокрытие тревоги посредством языкового оракула и его решений у Лолы Восс или отчаянные усилия похудеть Эллен Вест.
• "Стирание существования (как бы в результате трения), кульминации антиномических напряжений, возникающих при неспособности найти какой-нибудь выход, который представляет собой отказ или отречение о всей антиномической проблемы как таковой и принимает форму экзистенциального отступления". Например, уход, отречение от жизни Эллен Вест и последующее ее самоубийство.

Медард Босс считал, что фундаментальным принципом, лежащим в основе психотерапии, должна быть полная открытость пациента. Босс предписывает пациентам такое отношение к миру, которое «позволяет быть как есть» всему проявляющемуся. Невротики и психотики страдают от жестокой заданности, отсутствия спонтанности, ограниченности видения мира. «Позволение быть как есть» всему проявляющемуся в жизни - главное условие успешного лечения. Особое значение Босс придает тому, что он называет «позволением пациенту вновь стать ребенком». Босс считает. Что позволив пациенту вернуться в раннее детство, он дает возможность освободиться тем потенциям, которые в свое время были задавлены жесткими семейными и социальными ограничениями.

Босс считает, что у заболевания нет причин, имеются только мотивы. Прошлое не детерминирует, а мотивирует настоящее. Более того, «все происходящее в мире человеческих существ начинается с точки зрения будущего, так что будущее может претендовать на первичность по отношению к двум другим временным протяжениям человеческой экзистенции. Этот факт имеет величайшую важность для медицины, как для патогенезиса, так и для терапии». Все без исключения психозы Босс трактует как изменения открытости экзистенции. Психические заболевания современных людей связаны с суженностью восприятия бытия, отсутствием смысла существования. Трактовка шизофрении у Босса многими чертами сходна с доктринами антипсихиатрии. По Боссу, шизофреник открывает какое-то недоступное большинству измерение бытия, то есть он в высшей степени чувствителен к «сокрытому». Но, не будучи способным выразить этот опыт «сокровенного» в поэзии, философии, религии, такой человек становится больным.

Критика фрейдизма не мешает Боссу воспроизводить многие положения фрейдистов: например, Босс часто описывает неврозы просто как следствия неблагоприятных воздействий семейного окружения в раннем детстве. Пациенту не просто нужно вспомнить свое прошлое, но трансформировать свои установки, убеждения, выбрать соответствующий ему способ существования. Почему тогда Босс так часто говорит о свободном выборе, если он столь решительно критиковал субъективизм экзистенциалистов?

Босс пишет о том, что все науки о человеке совершенно ложны. Он ставит перед собой задачу ликвидировать картезианство в психологии и медицине. На место изгнанных наук о человеке нужно поставить хайдеггеровское учение о целостном Dasein как совокупности экзистенциалов. Все существующие теории восприятия, памяти, эмоций, мышления отвергаются и на их место становится экзистенциальная аналитика. На место традиционных понятий биологии и физиологии Босс ставит экзистенциалы. Наиболее важными экзистенциалами для Босса являются телесность, пространственность, темпоральность, существование в разделенном мире и настроенность (настроение).

Рассматривая психические заболевания, Босс говорит о том, что у заболеваний нет причин, есть только мотивы. Психические заболевания и любые другие - это нарушение бытия-в-мире, которые излечиваются благодаря расширению поля видения бытия.

Все без исключения психические заболевания Босс трактует как изменение открытости экзистенции. Психические заболевания современных людей связаны с суженностью восприятия бытия, отсутствием смысла существования.

Трактовка шизофрении у Босса многими чертами сходна с доктринами антипсихиатрии: шизофреник открывает какое-то недоступное большинству измерение бытия, он в высшей степени чувствителен к «сокрытому». Но, не будучи способным выразить этот опыт «сокровенного» в поэзии, философии, религии такой человек становится больным.

Босс считает, что научно-техническая цивилизация калечит людей психически. Психологи и медики в этом мире, наделенном арсеналом орудий и «техник», «ремонтируют» больного, словно сломанные часы. Медицина стала частью бизнеса: делаются дорогостоящие операции, рекламируются средства «от всех болезней» и т. д. Босс надеется на распространение экзистенциально-феноменологического подхода на все науки, а также верит в Восток, где традиционно придается больше значения внутреннему, духу.

Наиболее радикальное представление о сфере психического здоровья и болезни высказали представители антипсихиатрии (Роналд Лэнг).

Антипсихиатрия выражает типичное для контркультуры представление о человеке и доводит до абсурда целый ряд положений феноменологической психиатрии и экзистенциализма. Это идейное движение возникло в начале 60-х годов в Великобритании, и наиболее полную разработку получило именно в трудах Лэнга. Сторонники антипсихиатрии видят свою задачу в разоблачении насилия человека над человеком во всех его формах (например, клиническая психиатрия - это орудие политического насилия). Самое известное произведение Лэнга - «Расколотое Я», где Лэнг осмысливает природу самопротиворечивого «несчастного сознания», связанные с этим вопросы одиночества, утраты смысла жизни, нравственного конформизма. Лэнг дает читателю почувствовать внутренний мир шизофреника, парадоксальный и логичный одновременно. Лэнг опирается на и Гегеля. У последнего проблема самопротиворечивого, «несчастного» сознания выступает как проблема развития исторически определенной формы сознания.

В центре внимания Лэнга - шизоидная личность, человек, у которого нарушены связи с окружающим миром, другими людьми, с самим собой. Его восприятие собственного «Я» расколото, противоречиво и запутанно. А возникновение шизоидного сознания обусловлено столкновением изначально морального и гуманного (в понимании экзистенциальной философии) субъекта с обществом, конфликтом между подлинностью экзистенциального бытия и неподлинностью социальной действительности. Такая ситуация вступает в противоречие с естественной устремленностью человека к единству, целостности бытия-в-мире и личность пытается связать привнесенное обществом в сознание содержание с контекстом ее экзистенциального бытия. Это и приводит к созданию химерных мыслительных конструкций, воспринимаемых как безумство. Основное содержание своей жизни и «несчастное сознание» переводит в плоскость борьбы с самим собой, осознает противоречие между «истинным» внутренним Я и внешней персональностью, социальной ролью, «маской». Это понимание «сути» «несчастного сознания» традиционно для экзистенциальной психологии и философии. Еще в прошлом веке указывал, что «несчастный, стало быть, - тот, чей идеал, чье содержание жизни, чья полнота сознания, чья настоящая сущность, так или иначе, лежит вне его. Несчастный всегда отторгнут от самого себя, никогда не слит с самим собой».

Лэнг описывает 3 основных формы тревоги, которые пронизывают повседневную жизнь «несчастного сознания»: «поглощение», «прорыв», «окаменение».

Неуверенность в собственной идентичности вызывает страх быть поглощенным другими в общении. В результате индивид стремится к изоляции. Поскольку «онтологически неуверенная личность» чувствует себя совершенно опустошенной, она боится заполнения этого вакуума: каждый контакт с реальностью испытывается как угроза «прорыва» неведомых страшных сил: «если некто испытывает другого как свободного агента, то он открыт для возможности быть испытываемым как объект опыта другого, а тем самым потери собственной субъективности. Ему угрожает возможность стать не более чем вещью в мире другого, без какой-либо собственной жизни:» «Несчастное сознание» Лэнг обозначает как «невоплощенное Я».

«Воплощенное Я» - это бытие своим телом, его желаниями, потребностями. Оно обладает природными задатками и особенностями, темпераментом. Но у него как бы отсутствует внутренний мир, это не «лицо» в традиционном понимании.

«Невоплощенное Я". В этом случае индивид отождествляет себя со своим сознанием, а тело воспринимает как один из объектов внешнего мира, оболочку, ложное для о"внутреннего, истинного» «Я». Тело воспринимается как один из объектов в мире, а не как сосредоточение индивидуальности.

Шизоид создает целую систему «ложных Я», заменяющих ему при взаимодействии с другими людьми его «внутреннее, невоплощенное Я». Неизбежным следствием такой изоляции становится, помимо чувства всемогущества, - чувство пустоты.

Подобно , который искал причину психотических нарушений в предзаданной зауженности «конфигурации экзистенции», Лэнг в «Расколотом Я» ничего не говорит о том, как и почему теряется «онтологическая уверенность. Ненадежное структурирование психики происходит в раннем детстве, причины неясны. Потом индивид пытается защитить себя, но напрасно. Т. к. каждое столкновение с миром угрожает поглотить "внутреннее Я", шизоид боится выйти за пределы созданной им скорлупы. Воображаемые миры и фантазия заменяют реальность. Столь оберегаемая свобода становится проклятием. Лэнг употребляет сартровский образ "осужденности на свободу": герои экзистенциалистских романов оказываются потенциальными психотиками.

Просматривается тенденция объяснять шизофрению и другие психические заболевания социальными факторами, что, на мой взгляд, все же недостаточно.

Лэнг считает, что именно экзистенциальная феноменология способна пролить свет на понимание сумасшествия. Понятия клинической психиатрии для Лэнга неприемлемы здесь, т. к. разбивают целостность человеческого существования на психику и сому.

Лэнг призывает "учиться у шизофреника" проникать в иные состояния сознания и организует одну из первых в мире альтернативных клиник для психотических пациентов, где добивается серьезных успехов в излечении.

"Расколотое Я" отличается от последующих работ Лэнга: в нем отсутствует мистицизм. Потом психотики становятся у Лэнга похожими на мистиков и пророков. Хотя резкая критика клинической психиатрии сохранилась во всех работах Лэнга.

В последующих своих работах Лэнг переходит с внутреннего мира психотика на анализ семьи и социального контекста. Проводимый Лэнгом анализ "социальных систем фантазии" представляет интерес в плане применения феноменологического метода к социальным проблемам: все группы действуют на своих членов через «системы фантазий», и тип опыта группы является основной причиной нахождения в ней. Если индивид начинает выходить за пределы «системы фантазии», то другие члены группы квалифицируют его как «сумасшедшего».

В конце 60-х Лэнг трактует шизофрению как этап естественного исцеления, выход в царство «сверхздоровья», которому мешают психиатры с их лоботомией, электрошоком и лекарствами. Язык работ Лэнга становится все более мистическим, граница между здоровьем и сумасшествием становится ложной.

Таким образом, сначала мир психотики был истолкован как не менее осмысленный, чем мир здорового человека. Следующим шагом было открытие того, что некоторые социальные факторы (семья) могут способствовать болезни. Но т. к. многие пациенты Лэнга выросли в благополочных семьях, Лэнг пришел к выводу, что социальная реальность в целом безумна, что больные куда более здоровы, чем так называемые «нормальные». Таков итог эволюции воззрений Лэнга от «Расколотого Я» к «Политике опыта», классическому для всей антипсихиатрии произведению. В «Политике опыта» Лэнг говорит о тотальном отчуждении человека в современном мире. Истина и социальная реальность бесконечно далеки друг от друга. «Нормальные» настолько больны, что даже не знают о своей болезни, «больные» - это те, кто начал выздоравливать. Психиатрическое лечение Лэнг «увязывает» с мистическими озарениями, что вызывает критику коллег Лэнга, оценивших антипсихиатрию как чрезвычайно опасную для больных практику. Одно из самых страшных заболеваний оказалось идеалом: чтобы избавиться от репрессивного и иллюзорного мира, нужно сойти с ума.

Лэнг описал реальные негативные стороны современной психиатрической практики. Им был подготовлен вопрос о связи психических расстройств с бесчеловечными социальными отношениями. К тому же Лэнг является интересным исследователем «семейных гетто».

Итак, когда мы говорим о жизни, сложно говорить о норме и патологии. Экзистенциальная психология отказывается от решения вопросов нормы и патологии, она занимается возможностями человека. Физическое здоровье в экзистенциальной психологии связано с аутентичным существованием, с авторством в жизни.

Отношение к причинности

Научная психология критикует экзистенциальную психологию за то, что экзистенциальная психология отвергает причинность. Однако, отвергается «грубая» причинность: «это» вызвано «этим». Взаимосвязанность не отвергается, отвергается упростительный взгляд на причины. Экзистенциальная психология возражает против переноса из естественных наук в психологию принципа причинности. Есть взаимосвязанность, есть последовательность поведенческих событий. Босс, например, говорит о мотивах, а не о причинах. Мотивация всегда предполагает понимание отношений между причиной и следствием. Босс приводит пример: окно, захлопнутое ветром и окно, закрытое человеком. Ветер - причина того, что окно закрылось; человек же мотивирован закрыть окно. Мотивация и понимание - действенный принципы при экзистенциальном анализе. Экзистенциальная психология отрицает, что за феноменами стоит нечто, что их объясняет или служит причиной их существования. Феномены есть то, что они есть во всей своей непосредственности, они - не фасад или дериваты чего-то еще. понимает причинность (обусловленность настоящего прошлым) как результат самоотчуждения свободной экзистенции, которая превращает саму себя из возможности в необходимость, в предмет. Субъективный смысл и причинность, по его мнению, исключают друг друга. В психоанализе человек оказывается не творцом своего будущего, а связанным с прошлым, причем сам он этого не осознает.

Отношение к разделению на «субъект» и «объект», психику и сому. Понятие целостности и человека в мире.

За экзистенциальной психологией не стоит никакая теория личности. Это сила и слабость экзистенциальной психологии. Избегается само понятие «личность», используется, в основном, понятие «человек». Есть также понятие «самости», которая в экзистенциальной психологии понимается как открытость человека миру. Мир человека характеризуется в экзистенциальной психологии четырьмя измерениями, между которыми нет иерархии: физическое, социальное, психологическое и духовное.

Старался решить задачу описания человеческого существования в его целостности, вопреки биологизму Фрейда. Психоанализ не устраивал как любые «объясняющие» подходы к человеческому сознанию. В научных теориях, пишет он, «реальность феноменального, его уникальность и независимость поглощаются гипотетическими силами, влечениями и управляющими ими законами».

Наука о человеке должна описать человеческое существование в его целостности. Фрейд же сводит экзистенцию человека к гипотетическим универсальным законам. По замыслу экзистенциалистов, понятие «бытие-в-мире» предназначено для того, чтобы подчеркнуть неразрывную целостность субъективного и объективного. Дихотомия «объект-субъект» признается как ошибка Декарта, а картезианская картина мира - как следствие отчужденного восприятия действительности. Ни субъективное, ни объективное не изначально. Мир - это структура значимых отношений, которую создает сам субъект.

Бытие-в-мире, по , имеет 3 модуса:

• Umwelt - физический мир, который с нами разделяют все живые организмы;
• Mitwelt - социальный мир, сфера общения с другими людьми;
• Eigenwelt - мир самости (в том числе телесной), присущий только человеку.

Разделение телесного и духовного, по мнению , снимается в онтологии . В рамках Dasein-анализа телесность человеческого существования не отрицается, она рассматривается как «заброшенность». Человек ситуационно определен и подвергается внешнему воздействию. Но это воздействие не определяет поведение человека, оно принимается как возможность выбора. Человек обречен быть свободным, так как сталкивается с единственной необходимостью: все время выбирать.

Считал, что психиатрия должна рассматривать человека по-новому, в его целостности, и для обозначения единства всех модусов предлагал термин koinonia - соучастие. О нарушении такого единства свидетельствуют невротические симптомы. Поэтому, когда критики экзистенциальной психологии говорят о том, что Eigenwelt - это главный модус у , а два остальных мира не соотносятся между собой, то это неверно. Просто мир самости - это основа, на которой строится отношение к остальным модусам, а koinonia объединяет эти модусы. Именно о нарушении единства трех модусов свидетельствуют неврозы.

Босс также считал, что у преодолевается дуализм субъективного и объективного, хотя подчеркивал, что Dasein - это не человек, а здесь-бытие, открытость, «просвет», в котором выявляется смысл бытия. Бытие-в-мире залечивает разрыв между субъектом и объектом и восстанавливает единство человека в мире. Это не означает, что люди связаны с миром или взаимодействуют с ним. Это означало бы, что люди и среда - это две отдельности. Человек и мир именно едины. В последних работах Босс даже стал вводить дефис в выражение «Dasein», возможно, чтобы подчеркнуть, что «Da» означает не просто «там», а «именно там».

В открытости человека бытие получает возможность проявить себя, но сама эта открытость возможна лишь благодаря тому, что бытие открывается человеку. Человек служит получателем послания бытия, да и сам он «послан» в мир, чтобы бытие могло «открыть» себя. Человеку нужно просто вслушиваться в «язык бытия», позволяя тем самым говорить самому бытию.

М. Босс был лично знаком и дружен с . Босс пошел по пути, проложенному феноменологической психологией. Но постепенно Босс приходит к выводу, что его взгляды по целому ряду пунктов отличаются от концепции и других экзистенциалистов, которые, как он считал, неверно истолковывали «Бытие и время». Учение - не экзистенциализм, не антропология, а онтология, учение о бытии, считал Босс. В отличие от Босс не говорит о различных миропроектах, но обсуждает существование в терминах открытости и закрытости, открытого или закрытого, светлого и темного, широкого и узкого. Нет смысла говорить о существовании чего-то, если нет того, кто «высвечивает» это существование. Человек и мир друг без друга не существуют, они едины и конституируют друг друга. Люди не имеют существования, отдельного от мира, как и мир от людей. Человек «раскрывает мир». Люди - это «просвет, в котором все, что должно быть, действительно высвечивается, возникает, появляется как феномен». За феноменами ничего не стоит. Они - суть реальности. В экзистенциальном анализе человек пытается увидеть, что представляет проживание и описать его настолько точно, насколько позволяют языковые средства. Не следует искать скрытые причины или смыслы. Человек не придает смысл объектам: они открывают свои смыслы человеку, когда он открыт для их принятия. В открытости человека бытие получает возможность проявить себя, но сама эта открытость возможна потому, что бытие открывается человеку. Человек служит «получателем» послания бытия и сам он «послан» в мир для того, чтобы бытие могло «открыть» себя. Главную задачу экзистенциального анализа Босс видит в излечении от неврозов и психозов посредством преодоления всех предвзятых понятий и «субъективистских» интерпретаций, заслонивших бытие от человека. Необходимо феноменологически описать изначальный уровень соотнесенности человека с миром, отбросив все объяснительные конструкции, в частности, психоаналитический понятийный аппарат: например, не «бессознательные влечения», а «сокрытое» для личности.

Т. к. бытие в мире есть целостный феномен, то у человека нет собственных потенций и задатков - все в бытии и от бытия. Поэтому, по мнению Босса, не нужно учить пациента вступать в контакт с другими людьми (он изначально находится в «открытости» с другими), нужно только снять барьеры, блокирующие изначальную открытость («позволить быть как есть»). Однако не совсем понятно, как можно побудить некоммуникабельного больного принять эту позицию.

Волевые усилия, обучение технике коммуникации, групповая психотерапия и «ориентированная на другого» терапия могут только ухудшить положение больного, по мнению Босса. Босс отмечает, что знание о смерти не оставляет людям выбора кроме жизни в некотором постоянном отношении к смерти, «бытии к смерти», что заставляет нас быть ответственными буквально за каждый миг нашего существования. Я согласна с тем, что знание о смерти накладывает на нас ответственность, но на мой взгляд, просто невозможно жить каждый день, помня о «смерти за левым плечом». Такое знание должно выступать на первый план периодически, позволяя сделать правильный выбор или изменить уже существующее в жизни.

Экзистенциальная психология противостоит взглядам на человека как на вещь. Человек свободен и один ответственен за свое существование.

Будучи профессионалом-психиатром, обращается к феноменологии как к науке. Феноменология - вообще основной метод работы экзистенциалистов. Однако здесь сталкивается со следующей трудностью: если другой человек является не более чем проекцией моего субъективного опыта (феноменология), то любая возможность адекватного познания внутреннего мира другого человека становится проблематичной. Это ограничение старается преодолеть с помощью учения Шелера о «симпатии». По Шелеру, душевная жизнь других людей постигается нами непосредственно и даже раньше, чем наша собственная. Однако и теперь оказался в странном для психиатра положении: если цели, интенции, эмоции другого человека даны каждому в непосредственном видении, то невозможно ошибиться при оценке намерений и эмоций другого человека (например, в постановке диагноза). От учения Шелера тоже пришлось отказаться, хотя позднейшее учение о «любовном-бытии-друг-с-другом», несомненно, связано с шелеровской философской антропологией.

Интересным в плане подлинного, истинного общения «Я» и «Ты» в духе экзистенциализма стало учение об «экзистенциальной коммуникации». Практически все философы-экзистенциалисты говорили об уникальности и непостижимости экзистенции. Данный тезис выдвигался ими против «объективирующих» наук, превращающих индивида в вещь среди вещей. Но даже в повседневном общении с близкими людьми мы не перестаем думать с помощью понятий, отделяем себя от других с помощью рефлексии, рационально осмысляем сказанное ими, пытаемся понять мотивы их поступков и т. д. Другими словами, мы почти всегда смотрим на других извне. А это значит, что уже одним своим взглядом превращаем других людей в объекты, в предметы.

Мир человеческой жизни отождествляет с миром «заботы» . Преодоление своей «неподлинности» (человек - вещь, предмет) видит в радикальном отделении экзистенции от внешнего мира. Но преодолевается ли тем самым неподлинность? отвечает однозначным «нет»: ведь выбор осуществляется в том же мире «заботы». Человек свободен менять только социальные роли, он обречен «играть» всю жизнь. считает, что социальная жизнь бесчеловечна, но она необходима и является хоть и неподлинной, но универсальной стороной человеческого существования. Говоря словами Гёте, «как ни было бы общество ужасно, но человек немыслим без людей».

Понимает несостоятельность экзистенциалистского индивидуализма у на первом этапе его философствования, а позднее у Сартра. ставит проблему межличностного общения и показывает невозможность трактовки личности в оторванности от других людей. Индивидуалистическое самоутверждение ведет к потере человеком всякого внутреннего содержания, к пустоте, «ничто», а в конечном счете, даже к психическому заболеванию. «Бунту» он противопоставляет любовь, подлинное взаимоотношение «я» и «ты». Поэтому, когда экзистенциальную психологию обвиняют в том, что она проповедует разобщенность, оторванность, разделенность людей, это говорит лишь о плохом понимании экзистенциальной психологии.

Вообще привлекает именно своей вдумчивостью, иногда и критикой экзистенциальной психологии, своими собственными взглядами, пусть и идущими вразрез с философией . Любовь противопоставляет миру «заботы», бытия-к-смерти, забеганию в «ничто». Если Сартр определяет свободу как способность к отрицанию, а любую идентичность с самим собой считает «дурной верой», то для это психологическая необходимость, ибо потеря согласия с самим собой рассматривается им как свидетельство невротического расстройства. Некоторые приводимые клинические случаи своими чертами напоминают героя Сартра «Тошнота»: именно так должны переживать мир люди с тяжелейшим неврозом, переходящим в психоз.

Вслед за другими экзистенциалистами Ролло Мэй отрицает возможность рационального и объективного познания человеческой экзистенции и разделения на субъект и объект. Человек и мир неразрывно связаны друг с другом. Мир личности невозможно понять через описание всевозможных факторов внешней среды, которая есть лишь один из модусов этого бытия-в-мире. По Мэю, имеется множество окружающих миров, столько же, сколько имеется индивидов. Мир включает в себя прошлые события, но они существуют не сами по себе, объективно, а в зависимости от отношения к ним человека, от того смысла, который они для него имеют.

Пишет: «Экзистенциальный взгляд смотрит "сквозь" субъект-объектное расщепление и глубже него: он видит человек не как субъекта, который при определенных условиях может воспринимать внешнюю реальность, но как сознание, участвующее в построении реальности». Именно поэтому говорит о человеке как о Dasein. «Da» указывает на то, что человек присутствует, но в то же время организует мир.

Отношение к экзистенциальным характеристикам.

Называет их «конечными данностями» существования и выделяет четыре данности: смерть, свобода, изоляция и бессмысленность. Также можно выделить такие экзистенциальные характеристики как тревога, вина, время, чувство бытия. Я буду говорить лишь о двух характеристиках - смысле/бессмысленности и времени.

А. Смысл/бессмысленность

«Так я жил, но пять лет назад со мной стало случаться что-то очень странное: на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить: Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?: Вопросы казались такими глупыми, простыми, детскими вопросами. Но только что я тронул их и попытался разрешить, я тотчас же убедился, во-первых, в том, что это не детские и глупые вопросы, а самые важные и глубокие вопросы в жизни, и, во-вторых, в том, что я не могу и не могу, сколько бы не думал, разрешить их.»

Эти слова принадлежат Льву Николаевичу Толстому, поиски смысла жизни которого, как ни у кого другого из писателей, отразились в его творчестве.

Желание обрести смысл своей жизни присуще человеку изначально. Нельзя сказать, что миллиарды людей, жившие до нас, не стремились отыскать этот смысл. Эти люди, жившие до нас, точно также, как мы, страдали, любили, умирали. Для жизни и для смерти им также был необходим смысл, как и нам, живущим в 20 веке. И каждый век создавал свои причины для сомнения в этом смысле. Но, видимо, никогда еще смысл жизни не подвергался такому серьезному испытанию, как в веке двадцатом. Пережив мировые войны и революции, человек остался один на один со своими «проклятыми» вопросами. Для России же 20 век - век глубочайшей силы потрясений. Вера простого человека раздавлена. Новые идеалы, пришедшие на смену вере, не выдержали испытания временем. Человек остался на середине течения реки, с потерянными веслами и скрывшимися из вида берегами. «Никакой инстинкт, никакая традиция не подсказывает ему, что надо делать, и вскоре он не будет знать, что ему хочется делать». Отсутствие веры и идеалов порождает то, что сейчас называют «умением жить»: это искусственная заполненность дня делами, отсутствием свободного времени, а следовательно, отсутствие возможности остановиться и взглянуть на свою жизнь осмысленно: для чего я живу еще? Жизнь человека течет по заранее установленному распорядку: завтрак, прибытие на работу, восемь часов с перерывом на обед, отбытие домой, ужин, телевизор, газета, сон. Понедельник, вторник, среда: Лето, осень, зима: Этакий суррогат осмысленности. Как у Блока:

Умрешь - начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Сартр писал об абсурдности и бессмысленности существования. Мне не близки мысли об абсурдности и бессмысленности моего существования. Как человеческому существу, мне хочется верить, что моя жизнь имеет смысл. Без доказательств. Финал «Тошноты», где Антуан Рокантен все же находит оправдание своего существования в ненаписанной еще книге, не внушает доверия: герой повести, на мой взгляд, никогда не справится с абсурдностью, не оправдается. Да и книга вряд ли будет написана.

Самый большой вклад в проблему смысла и бессмысленности внес Виктор Франкл. Франкл утверждал, что 20% неврозов, которые он встречает в клинической практике, - «ноогенного» происхождения, то есть возникающие из-за отсутствия смысла в жизни. Отсутствие смысла Франкл считает первостепенным экзистенциальным стрессом. Экзистенциальный невроз - синоним кризиса бессмысленности по Франклу.

Проблема смысла, несомненно, важна в терапии. говорит о следующей дилемме экзистенциальной психологии: человек нуждается в смысле. Но экзистенциальная концепция свободы указывает на то, что «единственно подлинно абсолютный факт заключается в отсутствии абсолютов».Человеческие существа сами строят свой мир, этот мир может быть совсем другим. Никакого смысла Вселенной, считает Ялом, никакого космического замысла не существует. «Как существо, нуждающееся в смысле, находит смысл в Вселенной, не имеющей смысла?», - спрашивает Ялом.

Что дает ощущение смысла? Для Ялома это альтруизм, преданность делу, творчество, гедонизм (наслаждение жизнью), самоактуализация. Причем последние два типа смысла отличаются от предыдущих тем, что выражают заботу о собственном «Я», тогда как другие связаны со стремлением превзойти себя, устремляются к чему-то выше себя. Самотрансценденция - одна из фундаментальных черт подхода Виктора Франкла к проблеме смысла.

«Многие ученые считают метод Франкла чересчур наступательным. Его аргументы часто апеллируют к эмоциям, он убеждает, делает ex cathedra заявления, часто повторяется и бывает резким. Затем, хотя он заявляет, что секулярно подходит к проблеме смысла (утверждая, что как врач, давший клятву Гиппократа, он обязан разрабатывать методы лечения, применимые ко всем пациентам, в равной степени атеистам и верующим), нет сомнения, что подход Франкла к жизненному смыслу в основе своей религиозный», - пишет Ялом.

Кроме того, Ялом считает, что в работах Франкла много отвлечений: самовозвеличивание, самоцитирование, упоминание о многих университетах, где он читал лекции и о профессионалах, поддерживающих его. Но, и Ялом согласен с этим, вклад Виктора Франкла в проблему смысла огромен.

Задавая вопрос, в чем смысл жизни, мы забываем о важном дополнении, о слове «моей». Спрашивание о смысле жизни вообще - занятие пустое и неблагодарное, ни к чему не ведущее (возможно, только к отчаянию). Спрашивание о смысле именно «своей» жизни требует от человека большого мужества: можно увидеть всю бессмысленность и даже вред собственной жизни. «Я понял, что мой вопрос о том, что есть моя жизнь, и ответ: зло, - был совершенно правилен. Неправильно было только то, что ответ, относящийся только ко мне, я отнес к жизни вообще: Ответ "жизнь зла и бессмысленна" - относился только к моей жизни, а не к жизни людской вообще», - писал Толстой в своей «Исповеди».

Франкл считает, что смысл существует как для каждого отдельного человека, так и для каждой отдельной ситуации. Каждая ситуация предлагает человеку выбор: сделать шаг к осуществлению смысла, остаться человеком, или наоборот, отступиться от смысла. Смысл жизни каждого человека существует всегда, при любых обстоятельствах. Он может меняться, но никогда не исчезает, «человек обладает свободой предпринять осуществление этого смысла».

Реализовать смысл жизни, по Франклу, можно тремя способами: через деятельность, через переживание ценностей (природа, культура, любовь) и через страдание. Я не стану описывать эти способы подробно, так как это уже сделано мною в работе «Как я понимаю логотерапию».

В. Франкл считал, что смыслы не изобретаются и не создаются: их нужно искать и находить. Мы можем выбрать не сам смысл, а призвание, в котором обретем смысл. Никто, и логотерапевт в том числе, не может дать нам тот единственный смысл, который мы можем найти в нашей жизни. Существуют специфическая и неспецифическая сферы применения логотерапевтических методов. Специфической сферой являются ноогенные неврозы, порожденные утратой смысла жизни. Неспецифическая сфера - это психотерапия фобий, навязчивых состояний, сексуальных неврозов с помощью методов парадоксальной интенции и дерефлексии. Логотерапию можно эффективно применять в кризисных ситуациях (потеря близких людей, неизлечимая болезнь, суицидальные намерения). В других терапевтических ситуациях вопрос о личном смысле жизни человека, обратившегося за помощью, также может возникнуть. Однако, я считаю, он не должен быть «навязан» терапевтом, так как может увести терапевтический процесс далеко в сторону. Терапевт должен быть готов к подобному вопросу клиента, и тогда логотерапия - это то, что нужно.

Наряду с категорией смысла Франкл рассматривает и более глобальное понятие - понятие сверхсмысла. Речь идет о смысле того целого, в свете которого приобретает смысл человеческая жизнь, т. е. о смысле Вселенной, бытия, истории. Этот смысл трансцендентен человеческому существованию, поэтому никакой ответ на вопрос о сверхсмысле дать невозможно. Франкл подчеркивает, что из этого не следует вывод о бессмысленности или абсурдности бытия, с чем якобы приходится мириться (или бороться) человеку (Сартр, Камю). Человеку приходится мириться с другим - с невозможностью охватить бытие в целом, с невозможностью познать его сверхсмысл. «Этот смысл, - пишет он, - необходимо трансцендирует человека и его мир, и потому недоступен для простых рациональных процессов. Он доступен, скорее, для акта свершения, который исходит из глубин и центра человеческой личности и, таки образом, коренится в тотальной экзистенции. Мы имеем дело не с интеллектуальным или рациональным процессом, а с целостным экзистенциальным актом, который я называю базисным доверием бытию». Идеальные смыслы и ценности коренятся в трансцендентном бытии, которое доступно только акту веры. Таким образом, Франкл возвращается к вере. Вообще, обретение смысла жизни в религии - по-моему, наиболее близко для В.Франкла. Экзистенциалистская ориентация Франкла несомненна. Однако к ряду положений экзистенциализма Франкл относится критично. Франкл отстаивал позицию, согласно которой мир не сводится к нашим субъективным проектам, а существует объективно и независимо от нас. Также он называет экзистенциалистов морализаторами, осуждает попытки лечить психотические заболевания с помощью «свободного выбора» и признания пациентом собственной виновности за эндогенную депрессию.

Вопрос о свободе человека Франкл рассматривает в контексте соотношения свободы воли и предопределения. С одной стороны, он постулирует абсолютную свободу выбора, с другой стороны, вся жизнь человека управляется «свыше бьющим светом», логосом, сверхсмыслом. Иногда Франкл говорит о судьбе, о роковом уделе каждого человека. У Франкла типично античная мысль о мужественном принятии судьбы, на которую нельзя повлиять и которая иррационально соединяется со сверхразумным божественным промыслом. Экзистенциальный анализ Франкла вобрал в себя, помимо экзистенциальных и психоаналитических идей, многое из довольно разных философских течений нашего столетия (Николай Гартман, Ницше, даже Ленин). В общем подходе к личности Франкл сближается с идеями отечественного психолога Л.С. Выготского. Оба они говорят о необходимости построения «вершинной» психологии как оппозиции психологии «глубинной».

В понимании места человека в мире Франкл близок к некоторым идеям С.Л. Рубинштейна. Франкл пишет: «не только мир существует в сознании:, но и сознание существует в мире "содержится в нем"". Рубинштейн: "Человек находится внутри бытия, а не только бытие внешне его сознанию". Оба автора выражают то, что Ф.Е. Василюк называет "онтологией жизненного мира": представление о неразрывном единстве человека и мира, первичном по отношению к их атрибутивным свойствам. Роль предметной деятельности сближает Франкла с "деятельным подходом" А.Н. Леонтьева: "Я не только поступаю в соответствии с тем, что я есть, но и становлюсь в соответствие с тем, как я поступаю" (В. Франкл).

«Смысл должен быть найден и не может быть дан», считает Франкл. С тем, что смысл не может быть дан, спорить не приходиться. Но я считаю, что смысл должен быть скорее создан человеком, чем найден. «Смысл следует искать при помощи совести»: Это означает, что где-то смысл есть, его следует найти. Но человек не может найти смысл в бессмысленном мире. Он может только создать свой личностный смысл. Франкл говорит о технике дерефлексии. Дерефлексия подразумевает отвлечение пациента от собственного «Я», от своей дисфории, переключение его на сохранные части собственной личности и на смыслы, доступные для него в его мире.

Как говорит Ялом, техника «проста и заключается главным образом в том, что пациенту предписывается перестать фокусироваться на себе и заняться поиском смысла вне "я"". Действительно важно переключать внимание пациента с себя на других. Однако Ялом упрекает Франкла в авторитаризме (демонстрируя это примером терапевтического случая Франкла) частым обращением к авторитету ("Мы, врачи, проведем Вас через кризис"), "что блокирует путь к осознанию и принятию ответственности".

Говоря о некотором авторитаризме Франкла, хотелось бы привести пример его беседы с 80-летней пациенткой, умирающей от рака. Беседа проходила перед студентами, в ней Франкл явно "подталкивает" свою пациентку к осознанию смыслов. Эта беседа приведена Франклом в книге "Психотерапия и религия". Причем, хотя Франкл говорит об уникальности смысла жизни каждого человека, он все же открыто намекает на открытые им же самим «универсальные» смыслы: достижение, переживание, страдание.

Ялом говорит о том, что о бессмысленности жизни мы говорим тогда, когда смотрим на свою жизнь с галактической точки зрения. А такие моменты редки. В остальное время, считает Ялом, «вещи имеют значение, потому что они имеют значение. Вещи имеют для нас значение постоянно». Исходя из этого, Ялом рекомендует: «терапевт должен помочь пациенту понять, что его нынешние сомнения (или принятие новой смысловой схемы) не уничтожают реальность прошлых значимостей". Ялом считает самым эффективным терапевтическим средством против бессмысленности - вовлеченность в жизнь. Франкл утверждает, что удовольствие - побочный продукт смысла, и наше искание следует посвятить обнаружению смысла. Я считаю, что поиск смысла столь же парадоксален; чем больше мы рационально ищем его, тем меньше находим; вопросы, которые человек задает о смысле, всегда переживут ответы. Смысл, как и удовольствие, должен преследоваться косвенно», - пишет . И терапевту, по мнению Ялома, не нужно «создавать» вовлеченность у пациента: «желание вовлекаться в жизнь всегда есть внутри пациента, и терапевтические действия должны быть направлены на устранение препятствий на пути пациента». Самым важным терапевтическим средством будет здесь личность терапевта, его вовлеченность в отношения с пациентом. «Принять решение вовлеченности, а не погружаться в проблему бессмысленности. Вопрос о смысле жизни, как учил Будда, решается не наставлением. Человек должен погрузиться в реку жизни и позволить вопросу уплыть», - заключает Ялом.

Б. Время

Время очень важный экзистенциал, понятие времени в экзистенциальной психологии отличается от понимания времени в других системах психотерапии. В экзистенциальной психологии прошлое, настоящее и будущее неразрывно связаны. В психоанализе преобладает прошлое время и причинно-следственные связи. В экзистенциальной психологии прошлому уделяется мало значения, так как прошлое «динамично», наше отношение к прошлому меняется, человек постоянно реинтерпретирует свое прошлое. Причинно-следственные связи в экзистенциальной психологии отвергаются, но не отвергается взаимосвязь между прошлым и настоящим. говорит о том, что подлинное существование связано с будущим, с трансцендированием собственных пределов. Если открытость будущему исчезает, то человек объясняет все происходящее с ним причинно обусловленным прошлым. и другие психологи-экзистенциалисты подчеркивают, что будущее -в отличии от настоящего и прошлого - основной образец времени для человека. Прошлое приобретает значение только в свете проекта будущего, события избирательно черпаются из нашей памяти. Значение прошлого не фатально. Утрата перспективы будущего приводит к депрессии и беспокойству.

Для Медарда Босса темпоральность существования - это не время на часах или календаре. Время - это всегда время для чего-то, для того, чтобы что-то сделать. Время может сжиматься и растягиваться («это мгновение показалось мне вечностью»).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Экзистенциальная психология - наука, изучающая смысл жизни в практическом аспекте, в аспекте значения его для человека.

Экзистенциальной психология - парадоксальная наука. С одной стороны, психология - это позитивная наука, которая изучает объективные законы психики. С другой стороны, экзистенциальная проблематика есть сфера собственно духа и свободы. Таким образом, экзистенциальная психология должна искать необходимость в свободе, психическое в духовном, детерминацию в экзистенции; решать, какие силы стоят за человеческой свободой и определяют ее. Как и экзистенциальная философия, экзистенциальная психология во многом противоречива, имеет множество теорий. Даже сами экзистенциальные терапевты расходятся по ряду теоретических (да и практических) вопросов (например, в своем отношении к бессознательному).

Как свидетельство уязвимости экзистенциальной психологии я бы рассматривала усложненность, непонятность языка экзистенциальных философов. Ведь один из самых главных для экзистенциальной психологии трудов, «Бытие и время» , по словам Ялома, является «непревзойденным примером словесного тумана»! Ведь на самом деле экзистенциальные данности не сложны; каждый человек сталкивается с ними в своей жизни. Эти данности просто нуждаются в раскрытии, а не в расшифровке или анализе. Возможно, поэтому многие работы по экзистенциальной психологии чрезвычайно литературны: эта форма нужна для того, чтобы человек взглянул внутрь себя, уделил внимание своей экзистенциальной ситуации. Однако если эта «литературность» мне, как филологу, представляется интересной, то для остальных она может существенно затруднить понимание. Как говорил Франкл, каждому времени нужна своя психотерапия. На мой взгляд, сейчас необходима интегративная психотерапия, объединившая бы все лучшее в разных направлениях и школах. Ведь несмотря на то, что есть стремление к смыслу, есть также и инстинкты, и стремление к власти. В практической деятельности (да и в научной) нельзя не учитывать такие школы, как школа Фрейда или Адлера.

Экзистенциальная психология критична к установкам научной психологии и психиатрии. Экзистенциальная психология подвергает сомнению принцип объективизма, причинности, отношение к человеку как вещи среди вещей, оценочные категории нормы или патологии. Гуманистическая и экзистенциальная психологии стали прорывом психологии из западной цивилизации. Основной тенденцией западной психологии последнее время является признание патологией почти всех явлений психики: человек чувствует себя слишком плохо - патология, слишком хорошо - тоже патология. Любые отклонения трактуются как признак болезни.

Обрисовывая атмосферу современного общества, отмечает, что в крупных городах людьми манипулируют, как вещами. Психологи констатируют типичность состояний беспокойства, отчаяния и неуверенности в современном мире.

Закономерно, что в этих условиях интерес философов и психологов обращается к конкретному индивиду в поисках человеческого в человеке.

Экзистенциальная психология уже послужила важнейшему делу. Это дело - спасение психологии от погруженности в море теорий, утерявших контакт с повседневным миром. «Назад к самим вещам», - говорил . Наблюдать, описывать, анализировать поведение, не будучи отягощенным абстрактными теориями, - это освежает и оживляет. Экзистенциальная психология помогает возродить науку психологию, а не «умерщвляет» ее. Она пытается увидеть, что есть актуально, в конкретных понятиях описать человеческое существование. пишет: «Притягательная сила экзистенциальной терапии обусловлена тем, что она твердо укоренена в онтологическом фундаменте, в глубочайших структурах человеческого существования. Она привлекает и тем, что имеет гуманистическую основу и, единственная среди терапевтических парадигм, полностью вмещает интенсивно личностную природу терапевтического предприятия». Однако Ялом говорит об экзистенциальном подходе как именно об «одной из парадигм», существование которой должно определяться ее «клинической полезностью».

«Но это парадигма, - пишет Ялом, -, а не Парадигма - она полезна для некоторых пациентов, но не для всех; подходит некоторым терапевтам, но не всем. Экзистенциальная ориентация - это клинический подход, существующий бок о бок с другими клиническими подходами. Он реорганизует клинические данные, но так же, как и все остальные подходы, не является исключительным и не может объяснить все поведение. Человек - существо слишком сложное и наделенное слишком многими возможностями, чтобы могло быть иначе».

Список использованной литературы:

1. Бытие-в-мире. Москва. «Рефл-Бук». 1999
2. Кемпински А. Экзистенциальная психиатрия. Москва-Санкт-Петербург. «Совершенство». 1998
3. Лекции д-ра по экзистенциальной психологии. Вильнюс. 2000
4. Мэй Р. Любовь и воля. Москва. «Ваклер». 1997
5. Нидлмен Я. Критическое введение в экзистенциальный психоанализ . Москва. «Рефл-Бук». 1999
6. Тихонравов Ю.В. Экзистенциальная психология. Москва. «Интел-синтез».1998
7. Толстой Л.Н. Исповедь (собрание сочинений)
8. Основы логотерапии. Психотерапия и религия. Санкт-Петербург. «Речь». 2000
9. Человеческая ситуация. Москва. «Смысл». 1995
10. Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы. Москва. «Класс». 1997
11. Экзистенциальная психотерапия. Москва. «Класс». 1999

Экзистенциальная психология

(от лат. existentia - существование) -одно из направлений «гуманистической психологии ». Э. п. изучает:

1) проблемы времени , жизни и смерти;

2) проблемы свободы, ответственности и выбора;

3) проблемы общения , любви и одиночества ;

4) проблемы поиска смысла существования.

Э. п. подчеркивает уникальность несводимого к общим схемам личного опыта конкретного человека . Одной из целей Э. п. является проблемы восстановления аутентичности личности - соответствия ее бытия в мире ее внутренней природе. В практике современной Э. п. используются многие достижения психоанализа . Наиболее видные представители Э. п. - Л. Бинсвангер , М. Босс, Е. Минковски, Р. Мей, В. Франкл , Дж. Бугенталь.

Краткий психологический словарь. - Ростов-на-Дону: «ФЕНИКС» . Л.А.Карпенко, А.В.Петровский, М. Г. Ярошевский . 1998 .

Экзистенциальная психология Этимология.

Происходит от лат. existentia - существование и греч. psyche - душа, logos - учение.

Категория.

Психологическое направление, основанное на принципах гуманистической психологии.

Специфика.

Исходит из первичности бытия человека, с которым органически связаны базовые экзистенциальные проблемы, стресс и тревога. Ее представителями являются Л.Бинсвангер, М.Босс, Е.Минковски, Р.Мэй, В.Франкл, Дж.Бугенталь. Основной рассматривается проблема человека, который рефлектирует и подтверждает себя в процессе обретения смыслов. В центр внимания ставятся не внешние силы, обусловливающие поведение человека, но его собственная индивидуальность, которая себя узнает (Хайдеггер), проверяет (Сартр) или осуществляет (Франкл). Эта индивидуальность проявляется в различных формах любви, при переживании стыда, при смене настроений. Традиционный предмет экзистенциальной психологии - человек в экстремальных ситуациях (экономическая депрессия, война, разрушения). Выделяется ряд проблем: жизни и смерти; свободы и ответственности; общения и одиночества: смысла и бессмысленности существования. Вместе с тем, считается, что конкретный человек имеет уникальный личный опыт, которые не может быть сведен к универсальным правилам. На основе данных теоретических посылок развивается экзистенциальная психотерапия, направленная на восстановление аутентичности личности, которая достигается за счет глубинной личностной рефлексии.

Психологический словарь . И.М. Кондаков . 2000 .

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ

(англ. existential psychology ) - направление в современной западной психологии, одна из ветвей гуманистической психологии . Э. п. исходит из первичности бытия человека в мире, столкновение с которым порождает у каждого человека базовые экзистенциальные проблемы, и тревогу . Зрелой личности удается успешно совладать с ними; неспособность сделать это приводит к психическим нарушениям. Можно выделить 4 основных узла экзистенциальных проблем, пути решения которых изучает Э. п.: 1) проблемы времени, жизни и смерти; 2) проблемы свободы, ответственности и выбора; 3) проблемы общения, любви и одиночества и 4) проблемы смысла и бессмысленности существования. Э. п. подчеркивает уникальность личного опыта конкретного человека, несводимость его к общим схемам.

Экзистенциальная ставит своей целью восстановление аутентичности личности (соответствия ее бытия в мире собственной внутренней природе), опираясь при этом на глубинную личностную рефлексию клиента. В практике современной Э. п. используются также многие достижения психоанализа . Наиболее видными представителями Э. п. являются Л. Бинсвангер, М. Босс, Е. Минковски, Р. Мэй, В . Франкл , Дж. Бугенталь. См. также . (Д. А. Леонтьев.)

Большой психологический словарь. - М.: Прайм-ЕВРОЗНАК . Под ред. Б.Г. Мещерякова, акад. В.П. Зинченко . 2003 .

Смотреть что такое "экзистенциальная психология" в других словарях:

Экзистенциальная Психология - психологическое направление, основанное на принципах гуманистической психологии и исходящее из первичности бытия человека, с которым органически связаны базовые экзистенциальные проблемы … Психологический словарь

Экзистенциальная психология - Экзистенциальная психология направление в психологии, которое исходит из уникальности конкретной жизни человека, несводимой к общим схемам, возникшее в русле философии экзистенциализма. Её прикладным разделом является экзистенциальная… … Википедия

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ - одно из направлений «гуманистической психологии»; изучает: проблемы времени, жизни и смерти; проблемы свободы, ответственности и выбора; проблемы общения, любви и одиночества; проблемы поиска смысла существования. Экзистенциальная психология… … Профессиональное образование. Словарь

Экзистенциальная психология - – ранее этот термин обозначал структуралистское направление в психологии (Э. Титченера), ныне обозначает обычно психологию, базирующуюся на экзистенциализме … Энциклопедический словарь по психологии и педагогике

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ - Это название ранее использовалось для обозначения точки зрения, выражавшейся Э. Титчнером (см. структурализм). Однако, когда оно встречается в настоящее время, оно почти неизменно относится к одной из двух версий психологических положений,… … Толковый словарь по психологии

Направление в современной западной психологии. Э. п. исходит из первичности бытия человека в мире, столкновение с которым порождает у каждого человека базовые экзистенциальные проблемы, стресс и тревогу … Психолого-педагогический словарь офицера воспитателя корабельного подразделения

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ - одно из направлений гуманистической психологии; изучает: 1) проблемы времени, жизни и смерти; 2) проблемы свободы, ответственности и выбора; 3) проблемы общения, любви и одиночества; 4) проблемы поиска смысла существования … Словарь по профориентации и психологической поддержке

Экзистенциальная психология (existential psychology) - Несмотря на то, что Э. п. обычно относят к гуманистической традиции, она обладает выраженными отличительными чертами, позволяющими ей объявить о своей независимости. Гуманистические подходы отбирают качества функционирования, к рые выглядят… … Психологическая энциклопедия

Экзистенциальная психотерапия - (англ. existential therapy) выросла из идей экзистенциальной философии и психологии, которые сосредоточены не на изучении проявлений психики человека, а на самой его жизни в неразрывной связи с миром и другими людьми (тут бытие, бытие в мире … Википедия

Экзистенциальная терапия - Экзистенциальная психотерапия (англ. existential therapy) выросла из идей экзистенциальной философии и психологии, которые сосредоточены не на изучении проявлений психики человека, а на самой его жизни в неразрывной связи с миром и другими людьми … Википедия

Книги

• Экзистенциальная психология Учебник , Н. В. Гришина. Гришина Наталия Владимировна - российский психолог, специалист в области социальной психологии. Доктор психологических наук, профессор факультета психологии Санкт-Петербургского…

Экзистенциальная психология – одно из множества направлений гуманистической психологии, которые объединены одной общей идеей: человек представляется в ней самой большой ценностью, субъектом своей жизни и деятельности, который стремится к саморазвитию и самоактуализации себя как личности.

Человек свободен, одинок и конечен в поисках смысла своего существования. Не в этом ли возможность осознания ценности своей жизни?

Экзистенциальная психология как истинно гуманистическое направление придерживается этих общих для всех направлений гуманистической психологии постулатов, привнося, безусловно, и свои уникальные ценности и категории.

Слово «existence», легшее в основу названия этого подхода, произошло от латинского корня ex-sistere, имевшего значение «появляться, выделяться». Таким образом, экзистенция буквально означает «бытие, существование».

А значит, экзистенциальная психология – это направление гуманистической психологии, которое фокусирует свое внимание на базисных, бытийных проблемах существования личности. В свою очередь, экзистенциальное консультирование – это форма психологической помощи, опирающаяся в своем подходе и методах на базовые категории экзистенциальной психологии.

• конечность существования отдельного человека, феномен жизни и смерти,
• свободу как конгломерат ответственности за свою жизнь и воли как деятельного отношения к жизни,
• изоляцию или одиночество,
• смысл или бессмысленность человеческого существования.

Эти глубинные данности человеческой жизни, согласно экзистенциальному подходу, определяют вектор и наполнение жизни каждого человека, осознает ли он это, или бессознательно следует их влиянию.

Современное состояние дел в области экзистенциальной психологии, консультирования и психотерапии – некоторая обособленность ее от других психологических подходов. Ирвин Ялом сравнивает ее с «бездомным бродягой, который ничему не принадлежит». Тем не менее, она имеет свои генеалогические корни и «дружественные» ей по ценностям и приоритетам современные подходы психотерапии.

Философские корни

Обычно к экзистенциальной философии относят всех мыслителей, которые имеют дело с категориями бытия, существования, смысла или абсурдности, свободы, ответственности, выбора или одиночества. Однако, в таком случае экзистенциальная традиция присуща творчеству всех философов – кто же из мыслителей не увлекался столь притягательными для размышлений темами? Да и тема смысла жизни, столь же древняя, как и само человеческое существование, неизменно оставалась в луче внимания творцов всех времен (не только философов).

Основоположником экзистенциальной философии в чистом виде традиционно принято считать Серена Кьеркегора. Датский философ в первой половине XIX века первым обращается к проблеме человеческого существования как самостоятельному феномену. Наблюдая все более упрощающуюся жизнь людей вокруг,

Кьеркегор пытается путем ему доступным (философским) «усложнить» жизнь, показать ее многослойность, смысловую наполненность, внутреннюю противоречивость. В своем подходе он обращается к категориям отчаяния (как неизменной данности человеческой жизни) и страха (страха смерти и возможности неправильного использования своей свободы). Кстати, эти категории очень близки современной экзистенциальной психологии.

Пионерские идеи С. Кьеркегора не приобрели популярности у современников, но были развиты другими философами-экзистенциалистами М. Хайдеггером и К. Ясперсом.

Мартин Хайдеггер в своем философском труде «Бытие и время» вводит категорию Dasein (дазайн) – человека существующего, данного, но одновременно и организующего существование. Эта философская категория повлияла на формирование идеи экзистенциальной философии о том, что человек – это не просто субъект, воспринимающий наличную реальность, но является сознанием, формирующим, создающим эту окружающую реальность. Хайдеггер продолжает исследование бытийных проблем человека (конечность, временность, страх, тревогу и пр.).

Карл Ясперс утверждает, что существует конфликт между мировоззрением личности (субъекта) и объективной реальностью. Экзистенциальный страх и тревога перед бытийными феноменами маскируется за рациональными построениями и наслоениями интеллекта человека. Другими словами, психологическая сущность человека управляется глубинными базисными данностями, принятие которых не удовлетворяется объективной реальностью.

Философские построения Кьеркегора, Хайдеггера, Ясперса в значительной степени повлияли на формирование будущей экзистенциальной психологии, хотя тексты их трудов весьма сложны для понимания психологами-практиками. Вместо традиционной формы философских трудов многие видные экзистенциальные философы использовали форму художественной литературы (М. Бубер, А. Камю, Ж.-П. Сартр, М. де Унамуно).

Экзистенциальный анализ: в противовес психоанализу

Европейские экзистенциальные аналитики – очень разные деятели экзистенциального подхода (М. Босс, Л. Бинсвангер, В. Франкл, Р.Кун, Е. Минковский).

Сошлись они в одном: в сомнении и критике постулатов классического психоанализа (редукционизм, материализм и детерминизм в объяснении человеческой природы). В противовес фрейдизму и неофрейдизму они выдвигают концепцию феноменологического подхода к личности человека. Он заключается в восприятии терапевтом феноменов психического мира человека как некой целостности и ценности, не опираясь на предубеждения и предпосылки, которые их искажают.

Однако большого распространения европейский экзистенциальный анализ не получил, исключая, разве что, логотерапию В. Франкла (она несла в себе много прагматичности и практичности, что делало ее весьма удобной для психотерапии).

Гуманистическая психотерапия: родина экзистенциального подхода

Первые попытки отделиться от психоаналитической и бихевиоральной традиций были предприняты в 30-е гг. в США. Расцвет же гуманистической психологии приходится на 60-е и ассоциируется с именами Г. Олпорта, Дж. Келли, К. Роджерса, А. Маслоу и Р. Мэя. Гуманистическая психология обращала свое внимание на ранее не принимаемые во внимания человеческие качества и возможности: любовь, бытие, «Я», рост, развитие, автономия, ответственность, самоактуализация и им подобные.

Основными постулатами стали:

• целостность и неделимость человеческой сущности (я не равно сумме его частей, а превосходит эту сумму),
• внимание к межличностным отношениям,
• способность человека к самосознанию,
• способность человека совершать выбор и организовывать свой личный опыт,
• интенциальность человека (обращенность его в будущее).

Именно гуманистическая психология впоследствии породила такое самостоятельное ответвление, как экзистенциальная психология.

Итак, генеалогическое древо экзистенциальной традиции в психологии представляет собой достаточно разношерстную группу течений и подходов, которые объединяло:

• стремление выйти за рамки представления о человеке как о наборе функций, социо- и биодетерминированном существе,
• желание увидеть те базисные глубины человеческой психики, которые не поддаются анализу прежними способами психотерапии, и войти с ними в контакт,
• внимание к таким глубоким феноменам экзистенции человека, которые пугают и вызывают отчаяние, но, тем не менее, определяют человеческую психику.

Практика экзистенциального консультирования

Представителями экзистенциального направления в психологии, которые продвигали или продвигают его идеи в практике консультирования и психотерапии, являются Ролло Мэй, Джеймс Бьюдженталь, Ирвин Ялом, Эмми Ван Дорцен.

Некоторые экзистенциалисты-практики (как, например, И. Ялом) считают, что экзистенциальный подход является динамической психотерапией. Это значит, что они признают наличие психодинамики индивида – взаимодействия внутри него сознательных и бессознательных сил и побуждений. Только в отличие от психоаналитического понимания динамики (как столкновение противоположных инстинктов эроса и танатоса) и неофрейдистского понимания психодинамики (как конфликта между развитием личности и стремлением к безопасности), экзистенциальный подход видит динамику совсем в другом. Экзистенциальная психология считает, что внутренний конфликт личности — в противостоянии человека и экзистенции, ее бытийных данностей (как то смерти, одиночества, свободы и бессмысленности). Другими словами, человек осознает эти непреходящие данности, испытывает тревогу и страх и формирует в итоге определенные защитные механизмы, помогающие ему оставаться на плаву.

Современная экзистенциальная психология взаимодействует с такими основными категориями бытия: смерть, одиночество, свобода и бессмысленность.

Как экзистенциальные консультанты работают с проблемой смерти и конечности человека?

Одной из прописных истин, которые человечество усвоило еще на заре своего существование – всё конечно. Человек – не исключение, он смертен и биологически ограничен в своем существовании. Как правило, люди даже смиряются (вроде бы) с осознанием этой истины. А скорее – предпочитают не задумываться об этом глубинном факте, не видя в этом смысла. В этом случае они существуют в состоянии забвения бытия (по Хайдеггеру), погружаясь в материальный мир, сливаясь с межличностными связями этого мира. Однако, экзистенция смерти – как это не парадоксально – это мощный психотерапевтический фактор.

Экзистенциальный подход признает отчаяние человека от своей конечности, но утверждает, что именно это отчаяние дает возможность конструктивного отношения к жизни. «Смерть убивает нас, но идея смерти спасает нас», как говорил И. Ялом. Таким образом, сознавание своей конечности может запустить процесс внутриличностных изменений, которые, в конечном счете, дадут возможность улучшить нашу жизнь. Основным инструментом экзистенциального психологического консультирования в этой области есть оказать помощь осознать клиенту то, что он и так знает (потому что базисные истины пропитываю собой все вокруг). А затем – принять идею смерти как катализатора жизни.

Именно благодаря такому подходу к вопросам жизни и смерти экзистенциальная психотерапия эффективна в оказании психологической помощи людям в терминальной стадии соматических болезней. Многие тяжелые (и даже терминальные) физические недуги усиливают ощущение радости жизни, благодарности каждому дню и событию. В этом случае осознание конечности приходит как бы вынужденно, когда человек четко понимает, что не когда-нибудь в далеком будущем, а, возможно, скоро, он оставит этот мир. Но и в случаях со здоровыми физическими людьми возможен терапевтический эффект при работе с проблемами смерти. В качестве фасилитирующих методов такой работы экзистенциалисты-практики предлагают следующие

1. Экзистенциальная шоковая терапия (техника нахождения своей точки на отрезке между жизнью и смертью, техника направленного фантазирования на тему собственной смерти, написания собственной эпитафии или некролога).
2. Групповая терапия в смешанных группах (здоровые пациенты и терминальные больные).
3. Акцент на повышении удовлетворенности жизнью и ее психологического качества у пациента. Экспериментально доказано, что у людей, которые довольны своей жизнью, тревога перед смертью ниже, чем у разочарованных жизнью.
4. Техника работы со сновидениями. Сновидения – один из немногих информативных путей к бессознательному, хранящему тревогу перед конечностью и смертью.
5. Техника снижения чувствительности к смерти путем неоднократной работы с ней (так называемая десенсибилизация смерти).

Работа с изоляцией: одиночество – как его пережить?

Именно знание о своей смерти открывает человеку понимание того, что он одинок (никто не может умереть вместе с ним). Человек рождается один и уходит из жизни в одиночестве. И хотя люди социальные существа (то есть ему необходимо подтверждение его другими людьми, что достигается включением в многочисленные социальные группы), сама экзистенциальная природа человеческого существа предполагает его базисное одиночество. Преодоление базисной изоляции невозможно, но разделение такой изоляции с другим человеком – это способ компенсировать любовью тревогу от одиночества.
Экзистенциальные техники в работе с изоляцией такие.

1. Техника исследования своего одиночества, намеренного переживания изоляции искусственным путем.
2. Акцент на «ненуждающихся» отношениях (то есть когда любовь не становится зависимостью).
3. Техника работы с патологическими отношениями пациента (агрессивным или, наоборот, жертвенным поведением, зависимостью от отношений и пр.).
4. Построение реальных искренних отношений терапевт-пациент как вида отношений между людьми.

«Страшная тайна богов и царей: люди свободны» (Жан-Поль Сартр). Работа с ответственностью и волей

Осознание своей конечности и одиночества неизбежно ведет к необходимости принятия ответственности за свою жизнь и воли, чтобы жизнь организовывать. Человеку свойственно выстраивать защитные механизмы, которые не способствуют принятию ответственности (ведь ответственность за происходящее в жизни – тяжелая ноша). Пациент может переносить ответственность, существовать под властью неких сил, которые управляют им, отрицать ответственность, избегать самостоятельного поведения.
До начала применения каких-либо конкретных техник, терапевт должен исходить в своей работе из постулата, что только пациент и никто другой создал свою жизнь. Работают с ответственностью и волей в экзистенциальном консультировании так.

1. Определение способов ухода от ответственности (техника конфронтирущих интервью, предложенная В. Галч и М. Темерлином).
2. Применение принципа «здесь и теперь» в процессе терапии.
3. Неструктурированная и не авторитарная терапия (чтобы избежать перенесения ответственности на терапевта).
4. Работа с волей как не только энергией и решительностью, но и личностным потенциалом (Р. Мэй).
5. Работа по преодолению экзистенциальной вины как неудачной реализации своих возможностей.
6. Техника осознания своих желаний и способности хотеть.
7. Техника работы с решением предпринимать ответственные действия.

В чем смысл жизни? И что делать, если смысла не видно? Работа с бессмысленностью существования

Поиск смысла существования и стремление понимать, зачем мы живем – естественная глубинная данность, доступная каждому человеку. Бессмысленность и бесцельность своего существования – распространенная проблема, с которой работают экзистенциально ориентированные практики. Можно выделить следующие стратегии работы с бессмысленностью.

1. Внимание к факторам, которые определяют бессмысленность жизни пациента (например, тревоге о смерти, страху перед одиночеством, отрицанию ответственности за происходящее в жизни).
2. Внимание к усилиям и попыткам пациента творчески проявить свое Я.
3. Переключение вектора внимания с внутреннего мира, который кажется лишенным смысла, на поиск смысла в окружающем мире.
4. Помощь в поиске смысла в происходящих якобы случайно трагических или неприятных событиях в жизни.
5. Вовлеченность терапевта как терапевтический ответ на бессмысленность, усиливающий внимание пациента к вовлеченности в собственную жизнь.

Подводя итоги, можно резюмировать, что экзистенциальный подход в консультировании требует длительной и кропотливой работы психолога или психотерапевта (это связано с глубиной проблем, с которыми он имеет дело).

С другой стороны, успешная экзистенциальная психотерапия позволяет значительно повысить уровень осознанности жизни, встретиться с такими глубинными данностями человеческого существования, как конечность и бессмысленность существования, одиночество, личная свобода. Работа с глубокими уровнями человеческой психики дает достаточно устойчивый результат терапии.

В этом вступительном эссе я бы хотел рассказать о том, как появилась экзистенциальная психология, особенно на американской сцене. Затем я хотел бы обсудить некоторые "вечные" вопросы, которые в психологии задавали многие из нас, вопросы, взывающие, как нам кажется, именно к экзистенциальному подходу, и обозначить некоторые новые акценты, которые этот подход придает центральным проблемам психологии и психотерапии. Наконец, я хочу указать на некоторые трудности и нерешенные проблемы, перед лицом которых стоит экзистенциальная психология сегодня.

Отметим для начала любопытный парадокс: несмотря на враждебность и явное недоверие по отношению к экзистенциальной психологии в этой стране, в то же время имеет место глубокое сходство между данным подходом и американским характером и мышлением как в психологии, так и в других областях. Экзистенциальный подход очень близок, например, к мышлению Уильяма Джеймса. Возьмите, например, его акценты на непосредственность опыта и единство мышления и действия, акценты, которые были для Джеймса такими же важными, как и для Кьеркегора. "Для индивида истинно лишь то, что он лично воплотил в действии" – эти слова, провозглашенные Кьеркегором, хорошо знакомы многим из нас, воспитанным в духе американского прагматизма. Другим аспектом работ Уильяма Джеймса, выражающим тот же подход к реальности, что и экзистенциальные психологи, является важность решимости и включенности – его убежденность в том, что невозможно узнать истину, восседая в кресле, а желание и решимость являются предпосылками к открытию истины. Далее, его гуманистическая направленность и полнота его бытия как человека позволили ему включить в свою систему размышлений искусство и религию, не жертвуя научной целостностью, – это представляет собой другую параллель с экзистенциальной психологией.

Но эта удивительная параллель при ближайшем рассмотрении перестает казаться столь неожиданной, поскольку, когда Уильям Джеймс вернулся в Европу во второй половине XIX века, он, как Кьеркегор, который писал тремя десятилетиями ранее, подключился к наступлению на гегелевский панреализм, который отождествлял истину с абстрактными концепциями. Оба, и Джеймс, и Кьеркегор, посвятили себя переоткрытию человека как существа полного жизни, решимости и непосредственного опыта бытия. Пауль Тиллих писал:

"Как американские философы Уильям Джеймс и Джон Дьюи, так и философы-экзистенциалисты отказались от идеи о "рациональном" мышлении, отождествляющем Реальность с объектом мысли, с отношениями или "сущностями", в пользу такой Реальности, какой человек ее воспринимает непосредственно в своей действительной жизни. Следовательно, они заняли место рядом с теми, кто рассматривает непосредственный опыт человека как более полное открытие сущности и отдельных черт Реальности, чем познавательный опыт человека" (68).

Это объясняет, почему те, кто интересуется терапией, в большей степени готовы иметь дело с экзистенциальным подходом, чем те наши коллеги, которые заняты лабораторными исследованиями или созданием теорий. Нам по необходимости приходится иметь дело непосредственно с бытием человека, который страдает, борется, переживает различные конфликты. Этот "непосредственный опыт" становится нашим естественным окружением, и дает нам как повод, так и данные для нашего исследования. Нам приходится быть подлинно реалистичными и "практичными" в том отношении, что мы имеем дело с пациентами, чьи тревоги и страдания не будут излечены теориями, какими бы блестящими они ни были, или какими бы то ни было всеобъемлющими абстрактными законами. Но посредством взаимодействия в процессе психотерапии мы получаем такую информацию и достигаем такого понимания человеческого бытия, которого невозможно было бы достичь каким-либо другим путем; никому не откроются глубинные уровни его существа, скрывающие его страхи и надежды, иначе как через болезненный процесс исследования его конфликтов, благодаря которому он имеет некоторую надежду на преодоление барьеров и облегчение страданий.

Тиллих назвал Джеймса и Дьюи философами, но они, конечно же и психологи, – возможно, наши величайшие и наиболее влиятельные и во многом самые типичные американские мыслители. Взаимовлияние этих двух дисциплин указывает на другой аспект экзистенциального подхода: он имеет дело с психологическими категориями – "опыт", "тревога" и так далее, – но он интересуется пониманием этих аспектов человеческой жизни на более глубоком уровне, который Тиллих назвал онтологической реальностью. Было бы ошибкой думать об экзистенциальной психологии как о воскресении старой "философской психологии" девятнадцатого века. Экзистенциальный подход не представляет собой движения назад к кабинетным спекуляциям, но является попыткой понять человеческое поведение и опыт с помощью основополагающих структур, – структур, лежащих в основе нашей науки и нашего представления о человеке. Это попытка понять природу тех людей, которые получают опыт, и тех, с которыми это только случается.

Эдриан ван Каам в обзоре работ европейского психолога Линшотена описывал, как поиски Уильямом Джеймсом нового образа человека как более широкой основы для психологии привели его прямо к самому центру развития феноменологии. (О феноменологии как первой стадии развития экзистенциальной психологии мы расскажем далее.) Резюме ван Каама настолько близко к нашей теме, что мы процитируем его дословно:

"Один из ведущих европейских экзистенциальных феноменологов Линшотен написал книгу "По направлению к феноменологии" ("Toward a Phenomenology") с подзаголовком "Психология Уильяма Джеймса". На первой странице была напечатана фраза из книги Уильяма Джеймса "Беседы с учителями": "Это неправда, что наш западный здравый смысл никогда не поверит в существование феноменологического мира". Во вступлении к этой книге Линшотен цитировал дневник Гуссерля, в котором отец европейской феноменологии отмечал влияние Джеймса, этого великого американца, на свои собственные взгляды".

Эта книга в хорошо документированной форме демонстрирует, что невыраженная идея Джеймса была реализована в прорыве нового экзистенциального культурного сознания. Джеймс пробирался на ощупь к новой, смутно угадываемой фазе в истории западного мира. Сложившийся как мыслитель в прежний культурный период, он благоволил психологии такой, какой она практиковалась, но он непрерывно выражал неудовольствие исключительной односторонностью "существования" в мире. Линшотен приходит к выводу в своей заключительной главе, что Джеймс был на пути к феноменологической психологии раньше Бьютендика, Мерло-Понти и Страуса, и уже был впереди них в своей концепции интеграции объективизирующей психологии со структурой описательной психологии.

Гений Джеймса предвидел антропологическую фазу (проблема определения человека) нового культурного периода до того, как его современники осознали первые две фазы. Джеймс утверждал, что механистическая интерпретация мира может быть соединена с телеологической интерпретацией. Это возможно потому, что они являются различными образами существования в одном и том же "переживаемом мире". Каждый должен осознать, что "более существенные особенности реальности обнаруживаются только в воспринимаемом опыте", что различные способы проявления в мире должны обязательно привести к видению этого феномена в различных комбинациях, должны привести к различным вопросам, на которые могут быть получены различные ответы.

Недостатки систематизации в работе Джеймса основаны на представлении о том, что единство человека и мира не зависит ни от какого "рационального метода", но зависит от единства дорационального мира, мира переживаний, первоисточника разных ориентации вопросов, которые служат направлениям для различных наук и различных психологических подходов. Этот основной всеобщий источник обладает двумя аспектами: один является источником переживаний, а другой – переживаниями как таковыми. Таким образом, можно выбрать один из двух подходов: одни могут описывать и анализировать непосредственные переживания и тело как основной способ проявления в мире, как это и было сделано такими исследователями, как Мерло-Понти, Страус и Бьютендик; другие могут описывать и анализировать непосредственный опыт и тело во временно-пространственной связанности с переживаемой "реальностью", как это и было сделано такими исследователями, как Скиннер, Халл, Спенс. Первый путь ведет к тому, что называется описательной психологией, другой – к объяснительной психологии. Как только одна из них сочтет свою точку зрения абсолютной, они не смогут больше общаться одна с другой. Джеймс старался сохранить их взаимодополняющими. Это возможно только на основе теории человека как цельного источника непосредственных переживаний, теории его особенного способа существования, феноменологии переживаемого мира, которая подразумевалась Джеймсом.

Здесь мы остановимся, чтобы определить термины. Экзистенциализм означает сосредоточение на существовании личности; это акцент на человеческом бытии в том виде, в котором оно проявляется, становится. Слово "существование" ("existence") пришло от корня ex-sistere, означавшего буквально "выделяться, появляться". Традиционно в западной культуре "существование" противопоставляют "сущности", последняя подчеркивает принципы, истину, логические законы и т.д., которые предполагаются расположенными над любым данным существованием. Пытаясь разделить реальность на отдельные части и сформулировать абстрактные законы каждой из этих частей, западная наука все более и более становилась "сущностной" по своему характеру; математика – это основная, чистая форма этого сущностного подхода. В психологии попытки рассмотреть человеческое бытие в терминах сил, влечений, условных рефлексов и т.п. иллюстрируют сущностный подход.

Акцентирование сущности было доминирующим в западной мысли и науке – при небольшом числе ярких исключений, таких, как Сократ, Августин и Паскаль, – приблизительно до середины прошлого века. "Пик" был достигнут: наиболее систематическое и полное выражение "сущностный подход" получил в гегелевском панрационализме, который был попыткой объять всю реальность системой концепций, отождествляющих реальность с абстрактной мыслью. Как раз против Гегеля так энергично выступали Кьеркегор, а позднее – Ницше (читателю, который хочет проследить историческое развитие этой проблемы более детально, рекомендуем первую главу сборника "Экзистенция").

Но за несколько десятилетий, прошедших после второй мировой войны, статус экзистенциального подхода поднялся от "приемного ребенка" западной культуры до доминантной позиции в центре западного искусства, литературы, теологии и философии. Это было сделано параллельно с новым направлением развития в науке, особенно в физике Бора и Гейзенберга.

Крайняя степень выраженности экзистенциальной позиции обнаруживается в утверждении Ж.-П.Сартра о том, что только в той мере, в которой мы подтверждаем свое существование, мы обладаем какой-либо сущностью, т.е. "существование предшествует сущности". Это и есть основная причина, по которой Сартр настаивал на выводе: "Мы сами – наш выбор".

Моя личная позиция, как, впрочем, и позиция большинства психологов, признающих ценность экзистенциальной революции, не является такой крайней, как позиция Сартра. "Сущности" не должны быть исключены – они предполагаются в логических, математических формах, других взглядах на истину, независящих от индивидуальных решений и причуд. Но нельзя сказать, что вы сможете адекватно описать или понять бытие другого человека или любого другого живого организма на "сущностной" основе. Для бытия другого человека нет таких понятий, как истина и реальность без его участия в них, сознавания их и наличия какого-либо отношения к ним. В любой момент психотерапевтической работы можно продемонстрировать, что только истина, которая ожила, стала больше чем просто абстрактной идеей, которая "чувствуется на кончиках пальцев", только такая истина, которая подлинно переживается на всех уровнях бытия, включая то, что мы называем подсознательным и бессознательным и не забывая об элементах сознательного принятия решения и ответственности, – только такая истина имеет возможность изменить человеческое бытие.

Поэтому экзистенциальный подход в психологии не отрицает истинности подходов, основанных на обусловливании, формулировке влечений, изучении дискретных механизмов и так далее. Он только придерживается того взгляда, что на этой основе вы никогда не сможете объяснить и понять бытия живого человека. Когда образ человека, предположения о нем основываются исключительно на таких методах, это ни к чему хорошему не приводит. Вот этот "закон" в действии: чем более точно и всесторонне вы можете описать данный механизм, тем больше вы упускаете из виду существующую личность. Чем более четко и точно вы определите силы и влечения, тем больше вы будете говорить об абстракциях, а не о существовании, бытии живущего человека. В жизни человек (не загипнотизированный или ради эксперимента не введенный посредством наркотиков либо каким-либо иным способом в искусственное состояние в лабораторных условиях, при которых элементы принятия решения или ответственности за собственное существование временно аннулируются) всегда выходит за пределы данного механизма и всегда использует влечения и силы уникальным способом. Разница только в том, "рассматривать ли личность в терминах механизма" или "механизм в терминах личности". Экзистенциальный подход твердо выбирает последнее. И придерживается того мнения, что первый может быть включен в последний.

Правда, термин "экзистенциальный" в наши дни сомнителен и запутан и ассоциируется с движением битников как одна крайность и с изотерическими, непереводимыми немецкими философскими концепциями как другая. Правда также, что это движение собирает вокруг себя фанатиков, от которых не свободны ни экзистенциальная психология, ни психиатрия. Я часто спрашиваю себя, не стал ли этот термин настолько неопределенным, что его уже невозможно использовать. Но термин "экзистенция" действительно имеет важное историческое значение, обрисованное ранее, и, возможно, поэтому может и должен быть сохранен от искажающих интерпретаций.

В психологии и психиатрии этот термин означает установку, особый подход к человеческому бытию, а не специальную школу или группу. Сомневаюсь, имеет ли смысл говорить об "экзистенциальном психологе или психотерапевте" в противовес другим школам; это не система терапии, а установка по отношению к терапии; не набор новых техник, а интерес к пониманию структуры человеческого бытия и его переживаний, который должен предшествовать всем техникам. Поэтому имеет смысл сказать, если я буду правильно понят, что любой психотерапевт является экзистенциальным в той мере, в какой он хороший терапевт, т.е. насколько он оказывается способным воспринять пациента в его реальности и характеризуется способами понимания и присутствия, которые будут описаны ниже.

Я бы хотел, после всех комментариев по поводу определений, быть экзистенциалистом в этом эссе и говорить, исходя непосредственно из своего опыта, как личного, так и опыта практикующего психоаналитика и психотерапевта. Около 15 лет назад, когда я работал над своей книгой "Смысл тревоги" ("The Meaning of Anxiety"), я провел 1,5 года в туберкулезном санатории. У меня было очень много времени, чтобы обдумать значение тревоги – в первую очередь, ее проявления в себе и своих пациентах. В течение этого времени я изучил только две книги, написанные о тревоге к нашему времени: "Проблема тревоги" Фрейда и "Концепция страха" Кьеркегора. Я оценил формулировки Фрейда, а именно, его первую теорию о том, что тревога – это появление подавленного либидо, и вторую теорию о том, что тревога – это реакция эго на угрозу потери любимого объекта. Кьеркегор, напротив, описывал тревогу как борьбу бытия с небытием – которую я сам мог непосредственно пережить в санатории, борясь со смертью или с перспективой остаться инвалидом на всю жизнь. Он хотел обратить внимание на то, что настоящий ужас, проявляющийся в тревоге, – это не смерть как таковая, а тот факт, что каждый из нас находится одновременно по обе стороны баррикады, что "тревога – это болезнь, которой человек страшится", – писал он; таким образом, как "чужеродная сила, она держит человека в своих объятиях, и он никак не может вырваться".

Что меня сильно поразило, так это то, что Кьеркегор писал именно о том, через что прошел я и мои пациенты. А Фрейд нет; он писал на другом уровне, давал формулировки психическим механизмам, благодаря которым появляется тревога. Кьеркегор описывал именно переживания человека во время кризиса. В частности, это был кризис противостояния жизни и смерти, который полностью реален для нас, пациентов, но он писал о таком кризисе, который, я думаю, по сути своей не отличается от различных кризисов людей, пришедших на терапию, или даже от кризисов, которые все мы переживаем в далеко не минутной форме десятки раз в день, даже когда мы отталкиваем прочь мысль о грядущей перспективе смерти. Фрейд писал на техническом уровне, здесь его гений превзошел всех; возможно, больше, чем все люди его времени, он знал о тревоге. Кьеркегор – гений другого порядка, – писал на экзистенциальном, онтологическом уровне; он знал тревогу.

Это не ценностная дихотомия; очевидно, что оба подхода необходимы. Настоящая проблема, до некоторой степени, появляется благодаря культурно-исторической ситуации. Мы на Западе являемся наследниками четырех веков технических достижений в области власти над природой, а теперь и над нами самими; в этом наше величие и в то же время – самая большая опасность. Опасность не в том, что мы не учитываем какие-то технические моменты (что подтверждается, если необходимы, конечно, какие-то подтверждения, огромной популярностью Фрейда в этой стране). Скорее мы подавляем противоположное. Если позволите использовать термин, который я буду обсуждать и определять более полно позднее, то я бы сказал, что мы подавляем смысл бытия, онтологический смысл. Одним из следствий подавления смысла бытия является то, что у современного человека образ самого себя, его опыт и концепция самого себя как ответственного индивида также отделены друг от друга.

Я не буду извиняться за то, что, как уже было ясно, воспринимаю всерьез опасность дегуманизации в тенденции современной науки переделать человека до образа машины, до образа техник, при помощи которых мы его изучаем. Эта тенденция не является виной каких-либо "опасных людей" или "дефектных школ"; это, скорее, кризис воспитания в нашем особенном затруднительном историческом положении. Карл Ясперс, психиатр и экзистенциальный философ, считает, что мы действительно находимся в процессе потери самосознания и вполне можем оказаться на последнем этапе человеческой истории. Уильям Уайт в своей книге "Организация человека" предостерегает, что враги современного человека могут обернуться "хорошо выглядящей группой терапевтов, которые... сделают все, чтобы помочь вам". Он указывает здесь на тенденцию использовать социальные науки в поддержку социальной этики нашего исторического периода; и, таким образом, процесс помощи людям может действительно приспособить и направить в сторону деструкции индивидуальности. Мы не можем отбросить предостережения таких людей, как неинтеллектуальные или антинаучные; попытка поступить так может сделать нас обскурантистами. Это реальная возможность того, что мы можем помочь привести индивида в порядок и сделать его счастливым ценой потери его бытия.

Кто-нибудь может согласиться с моей точкой зрения, изложенной выше, хотя будет придерживаться мнения, что экзистенциальный подход с такими терминами, как "бытие" или "небытие", не может принести много пользы. Некоторые читатели сразу же решат, что их подозрения были оправданы, что так называемый экзистенциальный подход безнадежно неясен и ужасно запутан. Карл Роджерс отметит в последующей главе, что множество американских психологов должны найти эти термины отвратительными, потому что они звучат так обще, так философски, так непроверяемо. Роджерс, однако, продолжает указывать на то, что он не испытывал трудностей в переложении экзистенциальных принципов в терапии в эмпирически проверяемые гипотезы.

Но я должен продолжить и подтвердить, что без понятий "бытие" и "небытие" мы не сможем понять даже самые часто используемые психологические механизмы. Возьмем, например, такие, как подавление, сопротивление и трансформация. Обычные обсуждения этих терминов зависают в воздухе, они, как мне кажется, неубедительны и психологически нереальны, именно потому, что мы испытываем недостаток в низлежащих структурах, на которых они могут базироваться. Термин "подавление", например, очевидно относится к феномену, наблюдаемому нами постоянно, динамику которого Фрейд ясно и во многих проявлениях описал. Механизм в целом объясняется фразой, что ребенок подавляет определенные импульсы, такие, как половое влечение и враждебность, потому что культура в лице родителей их не одобряет, и ребенок должен обеспечить себе безопасность в общении с ними. Но культура, притворно не одобряющая эти импульсы, состоит из тех же людей, таким же образом их подавляющих. Поэтому не слишком ли большим упрощением будет говорить о культуре как полностью противопоставленной индивиду и стоящей над нами с палкой? Более того, откуда мы взяли идею о том, что дети или взрослые настолько беспокоятся о безопасности и удовлетворении либидо? И не переносится ли это от работы с невротичными, тревожными детьми и невротичными взрослыми?

Конечно, невротичные, тревожные дети вынуждены беспокоиться, например, о безопасности; и, конечно, взрослый невротик, и мы, изучающие его, привносим наши формулировки в голову ничего неподозревающего ребенка. Но не точно ли так же нормальный ребенок заинтересован в выхождении в мир, исследовании, подчиняясь любопытству и духу приключений, как и продолжает "учиться дрожать и трястись", как сказано в детском стишке? И если вы блокируете эти нужды ребенка, не вызываете ли вы у него такой же травматической реакции, как если вы лишаете его безопасности? Я, во-первых, думаю, мы сильно преувеличиваем связь человеческого бытия с безопасностью и инстинктом выживания, потому что она хорошо подходит для нашего причинно-следственного мышления. Мне кажется, Ницше и Кьеркегор были более правы, описывая человека как организм, который создает некие ценности – престиж, власть, нежность, любовь, – более важные, чем удовольствие, и даже более важные, чем собственное выживание.

Из приведенных выше аргументов следует, что мы в состоянии понять такие механизмы, как, например, подавление, только на более глубинном уровне возможностей значения человеческого бытия. В этом аспекте "бытие" должно быть определено как индивидуально-неповторимый рисунок возможностей. Эти возможности будут частично совпадать с возможностями других индивидуумов, но в любом случае они будут частью неповторимой структурры конкретной личности.

Поэтому мы должны задать следующие вопросы, если мы хотим понять подавление у данной личности: что представляет собой отношение личности к своим собственным возможностям; что происходит такого, что она выбирает или вынуждена выбирать загораживание сознания от чего-то, что она знает, или на другом уровне знает, что она знает? В моей психотерапевтической практике появляется все больше и больше доказательств того, что тревога в наши дни появляется не столько из боязни нехватки либидозного удовлетворения или безопасности, сколько из боязни пациента своих собственных сил и конфликтов, возникающих из этого страха. Это может быть отличительной особенностью "невротической личности нашего времени" – невротический стереотип современного "управляемого извне" общественного человека.

"Бессознательное", таким образом, не должно восприниматься как резервуар для импульсов, мыслей и желаний, неприемлемых в данной культуре. Я определяю его скорее как те возможности для узнавания или переживания, которые личность не может или не хочет воплощать в действительность. На этом уровне мы обнаружим, что простой механизм подавления, с которого мы так радостно начали, бесконечно более прост, чем кажется; что он включает в себя комплекс борьбы индивидуального бытия против возможности небытия; что он не может быть адекватно включен в понятия "эго" и "не-эго" или даже "самость" и "не-самость"; и что неизбежно возникает вопрос свободы человеческого бытия в отношении его собственных возможностей. Эта зона свободы должна учитываться, если кто-то имеет дело с реально существующей личностью. В этой зоне всегда имеет место ответственность за себя, которую даже терапевт не может устранить.

Таким образом, каждый механизм или динамика, каждая сила или побуждение, предполагает нижележащие структуры, которые являются бесконечно более значимыми, чем сами эти механизмы, побуждения или силы. И заметьте, что я не говорю, что это "общая сумма" механизмов и т.д. Это не "общая сумма", хотя она включает в себя все механизмы, побуждения и силы: это та более глубоко лежащая структура, от которой они получают свое значение. Эта структура представляет собой, используя наше определение, данное выше, рисунок возможностей отдельного живого человека, одним из проявлений которого является этот механизм; данный механизм оказывается одним из множества способов воплощения его возможностей в действительность. Конечно, вы можете абстрагировать любой данный механизм, такой, как "подавление" или "регрессия", для изучения и свести его к соотнесению сил и побуждений, которые кажутся действующими; но ваше исследование будет иметь смысл только в том случае, если вы на каждом этапе будете говорить себе: "Я выделяю из поведения то-то и то-то", – и если вы также будете ясно представлять на каждом этапе из чего вы выделяете эти механизмы, а именно, из живущего человека, имеющего данный опыт, человека, с которым все это случается.

С этим настроением я в течение нескольких лет, как практикующий терапевт и как человек, обучающий терапевтов, задумывался над одним и тем же вопросом: насколько часто интерес и стремление понять пациента в терминах механизмов, которыми управляется поведение, блокируют понимание того, что человек действительно переживает. Вот, например, пациентка миссис Хатчинс (вокруг которой будет сосредоточена часть моих заметок в главе 4), которая пришла ко мне в первый раз, жительница пригорода лет 35, старающаяся произвести впечатление уравновешенной и умудренной опытом. Но трудно не заметить в ее глазах какого-то ужаса испуганного животного или потерявшегося ребенка. Я знаю от специалистов по неврологии, обследовавших ее, что ее главной проблемой является истерическая напряженность гортани, вследствие которой она может говорить только с непрекращающейся хрипотой. По ее результатам, полученным с помощью теста Роршаха, я выдвинул гипотезу, что она всю свою жизнь ощущала то, что можно выразить следующей фразой: "Если я скажу, что я действительно чувствую, то буду отвергнута; в таких условиях лучше не говорить ничего". В течение первого часа работы с ней я также получил несколько намеков на то, почему развилась ее проблема, так как она рассказала мне об авторитарном отношении к ней ее матери и бабушки и о том, как она училась твердо избегать разглашения любых своих секретов.

Но если уж я терапевт, я буду в основном задумываться над тем, почему и как возникла эта проблема, я пойму все, кроме самого важного момента – существующей личности. Действительно, у меня будет все, кроме единственного настоящего источника данных, имеющихся у меня, а именно, – это бытие человека, эту сейчас возникающую, становящуюся, "строящую мир" личность, которую отметил бы экзистенциальный психолог, находясь в одной комнате со мной.

Как раз здесь феноменология – первая стадия в экзистенциально-психологическом движении – для многих из нас будет полезным прорывом. Феноменология пытается принимать феномен как данное. Это дисциплинирующая попытка очистить мысли от предположений, которые так часто являются причиной восприятия нами в пациенте только собственных теорий и догм собственных систем, попытка взамен этого испытать феномен в своей реальной целостности. Это установка открытости и готовности слушать – аспекты искусства слушать в психотерапии, которое считается обычно само собой разумеющимся и кажется очень простым, но является чрезвычайно сложным.

Заметьте, что мы написали пережить феномен, а не наблюдать; мы должны быть в состоянии понять настолько глубоко, насколько возможно то, что пациент общается на множестве разных уровней; это включает не только слова, которые он произносит, но и выражения его лица, жесты, расстояние от нас, на котором он находится, различные чувства, которые он будет испытывать, которые искусно обращены к терапевту и будут служить ему в качестве опорных точек, даже если пациент, в конце концов, не сможет их точно вербализовать. Всегда существует много сублимируемых коммуникаций на нижележащих уровнях, которые как пациент, так и терапевт могут осознать в данный момент. Эти идеи указывают на спорную область в терапии, в которой трудней всего чему-нибудь научить и что-либо сделать, но от нее нельзя спрятаться, и поэтому она так важна – это возвышенная, эмпатийная, "телепатическая" коммуникация. В эту область мы не будем углубляться; я хотел бы только сказать, что переживание коммуникаций пациента на множестве разных уровней одновременно является одним из аспектов того, что экзистенциальные психиатры, такие, как Бинсвангер, называют присутствием.

Феноменология нуждается в "установке дисциплинирующей наивности" – писал Роберт Мак-Леод. Комментируя эту фразу, Альберт Вэллек добавил свою: "способность критически испытать на опыте". По моему мнению, человек не может слушать какие-либо слова или даже обращать на что-то внимание без каких-то общих понятий, конструктов в собственной голове, посредством которых он слышит, благодаря которым он ориентирует сам себя в мире в данный момент. Важные для трудного приобретения объективности термины "дисциплинировать" в высказывании Мак-Леода и "критично" в комментарии Вэллека, которых я цитировал, – означают, что, пока у любого человека, для того чтобы слушать, должны быть конструкты, задача терапевта сделать свои собственные конструкты достаточно гибкими, чтобы он мог слушать в терминах пациента и слышать на языке пациента.

У феноменологии есть много комплексных ответвлений, особенно таких как разработанный Эдмундом Гуссерлем, который решительно повлиял не только на философов Кьеркегора и Сартра, но и на психиатров Минковского, Страуса и Бинсвангера, психологов Бьютендика, Мерло-Понти и других. (Студенты могут найти обзор психологической феноменологии в главе, написанной Элленбергером в книге "Экзистенция", и далее в книгах, о которых написано в библиографии в конце данной книги.)

Иногда феноменологические акценты в психиатрии используются для того, чтобы относиться с презрением к изучению техник, или как повод для того, чтобы не изучать проблемы диагностики и клинической динамики. Я думаю, что это ошибка. Важно, скорее, уяснить тот факт, что техники и диагностические концепции находятся на разных уровнях понимания того, что имеет место при непосредственной встрече в психотерапии. Ошибкой является путать их или позволять одному поглощать другое. Студенты и практические психологи должны держать курс между Сциллой, опасностью позволить знанию техник заменить непосредственное понимание пациента и общение с ним, и Харибдой, допущения того, будто он работает в редкой атмосфере клинической чистоты вообще без каких-либо конструктов.

Конечно, это правда, что студенты, изучающие терапию, часто бывают поглощены техниками; это сильнейший снимающий тревогу механизм, имеющийся у них в наличии, в переполненных суматохой встречах в процессе психотерапии. Действительно, одна из сильнейших мотиваций догматизма и ригидных формулировок среди психотерапевтических и аналитических школ подобного типа лежит именно здесь – технические догмы защищают психолога и психиатра от собственной тревоги. Но в той же степени техники защищают психолога и психиатра от понимания пациента; они отгораживают его от всего происходящего при встрече, что является основой понимания того, что вообще происходит. Один студент на случайном семинаре по экзистенциальной психотерапии выразил это кратко, когда отмечал, что главное, что он здесь выучил – "из знания динамики не следует понимание".

Существует, однако, опасность "необдуманного эклектизма" при феноменологическом и экзистенциальном подходе к терапии, когда они используются без строгих клинических исследований и размышлений, которые предшествуют любой опытности. Знание техник и строгое изучение динамики должно предполагаться в обучении психотерапевтов. Наша ситуация аналогична положению художника: многочисленные и квалифицированные уроки необходимы, но, если в момент написания картины художник озабочен техникой или техническими вопросами – каждый художник знает, что такая озабоченность появляется именно в те моменты, когда какая-то тревога захватывает его, – он может быть уверен, никакого творчества не получится. Диагностика – законная и необходимая функция, обычно используемая в начале терапии, но это функция отлична от терапии, как таковой, и требует другой установки и ориентации по отношению к пациенту.

Если эта дискуссия выглядит незаконченной и оставляет впечатление становления "техник", с одной стороны, и "понимания" – с другой, то это впечатление вполне корректное. Вся тема "технико-объективной" версии "понимающе-субъективного" отношения располагается на ошибочно дихотомизированном базисе в психологических и психиатрических дискуссиях. Она должна обосновываться на базисе концепции существования пациента как бытия-в-мире и терапевта как существующего и принимающего участие в мире. Я не стану описывать здесь обоснования этого, но хочу отметить свое убеждение в том, что такая переформулировка возможна и обещает освободить нас от существующей в этом вопросе дихотомии. Но с другой стороны, я бы хотел из соображений практической целесообразности занять позицию против появляющихся антирациональных тенденций в экзистенциальном подходе. Хотя я верю, что терапевтами рождаются, а не становятся, каждому честному человеку должно быть присуще знание того факта, как многому еще можно научиться!

Другой вопрос, постоянно сбивающий с толку многих из нас, психологов, имплицитно уже упомянут выше, а теперь займемся им непосредственно. На каких предположениях основывается наша наука и практика? Я говорю не о "научном методе"; уже очень много времени было уделено, и это правильно, проблемам методологии. Но каждый метод основывается на определенных предположениях, – предположениях о природе человека, природе его переживаний и так далее. Эти предположения частично обусловлены нашей культурой и тем особым местом в истории, которое мы занимаем. Насколько я понимаю, эта критическая область почти всегда скрыта в психологии: мы стремимся принять некритично и имплицитно, что наш частный метод верен во все времена. Заявление о том, что наука построена на самокорректирующихся измерениях – что частично правда, – не может быть основанием тому, чтобы смотреть сквозь пальцы на тот факт, что наша частная наука культурно и исторически обусловлена и посредством этого ограничена даже в своих самокорректирующихся изменениях.

С этой точки зрения экзистенциальный подход настаивает на том, что, в связи с тем, что любая психология, любое понимание человека базируется на определенных предположениях, психолог должен непрерывно анализировать и прояснять свои собственные предположения. Некоторые предположения всегда ограничивают и сужают то, что человек видит в проблеме, эксперименте, терапевтической ситуации; этого аспекта человеческой "ограниченности" избежать нельзя. Натуралист понимает в человеке то, что подходит для его натуралистических спектаклей; позитивист видит те аспекты переживаний, которые подходят под логические формы его предположения; и хорошо известно, что разные терапевты – представители различных школ увидят в одном и том же сне конкретного пациента ту динамику, которая удовлетворяет теории их различных школ. Притча о слепых людях и слоне соответствует описаниям активности людей просвещенного двадцатого века, так же как и более "невежественных" времен. Бертран Рассел хорошо описал ту же проблему, но по отношению к физическим наукам: "Физика математична не потому, что нам известно так много о физическом мире, а потому, что мы знаем так мало; это только ее математическое имущество, которое может быть нам доступно".

Никто, ни физик, ни психолог, ни кто-либо другой, не сможет выпрыгнуть из своей исторически обусловленной оболочки. Но единственный способ, благодаря которому мы сможем оградить предположения, лежащие в основе любого частного метода, от чрезмерного эффекта предубеждения, – это осознавать, что они из себя представляют и не делать их абсолютом и догмой. Таким образом, у нас есть, наконец, шанс воздержаться от навязывания подчиненным или пациентам нашего прокрустова ложа.

В маленькой книге Людвига Бинсвангера, основанной на его беседах и переписке с Фрейдом, "Зигмунд Фрейд: воспоминания о дружбе" (84) есть несколько интересных моментов, иллюстрирующих эту точку зрения. Дружба между психоаналитиком Фрейдом и Бинсвангером, ведущим экзистенциальным психологом Швейцарии, была долгой и нежной, и это было только примером постоянства Фрейда в дружбе с кем-то, кто принципиально от него отличался.

Короче, перед восьмидесятым днем рождения Фрейда Бинсвангер написал эссе, описывающее то, насколько теория Фрейда радикально углубила клиническую психиатрию, но он добавил, что личный опыт Фрейда как личности оказался выше детерминирующих предположений его теории. "Теперь (учитывая психоаналитический вклад Фрейда) человек не является просто живым организмом, а "живущее бытие", имеющий источник в ограниченном жизненном процессе на земле, умирающий этой жизнью и живущий этой смертью; заболевание уже не является внешне или внутренне обусловленным нарушением "нормального" жизненного курса на пути к смерти". Но Бинсвангер продолжал указывать, что в результате своей заинтересованности в экзистенциальном анализе он верит, что в теории Фрейда еще не представлен человек в полном смысле этого слова:

"...быть человеком – значит не только быть живым существом, идущим от жизни к смерти, брошенным в жизнь и потрепанным ею, поднимаемым на вершины и сбрасываемым в пропасти; это означает бытие, которое выглядит собственной и общечеловеческой судьбой в одном лице, бытие, которое "стойко", то есть человек занимает свою собственную позицию, стоит на своих ногах... Тот факт, что наши жизни детерминированы силами обстоятельств – только одна сторона правды; другая состоит в том, что мы определяем эти силы, так же как и нашу судьбу. Только обе эти стороны вместе могут адекватно отразить проблему здоровья и болезни. Те, кто подобно Фрейду сами сделали свою судьбу – дееспособность его идей достаточное тому подтверждение, – будут оспаривать это менее всех".

Далее Венское медицинское общество пригласило Бинсвангера вместе с Томасом Манном на празднование юбилея – восьмидесятилетия Фрейда. Сам Фрейд не присутствовал, так как был не совсем здоров и, как он писал Бинсвангеру, не любил празднований юбилеев ("Они выглядят на американский манер"). Бинсвангер провел 2 дня с Фрейдом в Вене во время празднований и отметил, что в этих разговорах он вновь был впечатлен тем, насколько величие и глубина гуманизма Фрейда как человека превосходит его научные теории.

В записях о праздновании Бинсвангер писал о том, что Фрейд увеличил и углубил наше понимание человеческой природы, возможно, более чем кто-либо другой после Аристотеля. Но он продолжал настаивать, что это понимание было "научно-теоретическим одеянием, которое как целое кажется мне "односторонним" и узким". Он считал, что основной вклад Фрейда – в области человеческой природы, человека в отношении к природе (Umwelt) – влечний, инстинктов и подобных аспектов опыта. Как следствие, Бинсвангер верил, что в теории Фрейда была только тень; эпифеноменальное понимание человека в отношении к своим собратьям (Mitwelt) и в области отношений человека к самому себе (Eigenwelt) было совершенно опущено.

Бинсвангер послал копию записей Фрейду и неделю спустя получил от него письмо со следующими словами:

"Прочитав Ваше письмо, я был восхищен Вашим прекрасным языком, Вашей эрудицией, широтой Вашего горизонта, тактичностью, с которой Вы опровергаете меня. Хорошо известно, что любого можно вспугнуть большим количеством похвал... Естественно, благодаря этому Вам не удалось убедить меня. Я всегда ограничивал себя первым этажом и фундаментом здания. Вы подчеркиваете, что изменив свою точку зрения, любой сможет увидеть более высокие этажи, где живут такие видные гости, как религия, искусство и т.д. Я уже нашел место для религии, расположив ее в категории "неврозов человечества". Но, возможно, наш спор и наши различия будут сглажены только через столетия. Передавайте привет своей очаровательной жене. Оставаясь Вашим любящим другом, Фрейд".

Бинсвангер добавил потом в своей книге – и это основная причина, по которой мы цитировали эту переписку, – "как видно из последних предложений, Фрейд смотрел на наши различия свысока, как на нечто такое, что нужно преодолевать при помощи эмпирических исследований, а не то, что имеет отношение к трансцендентным концепциям, которые лежат в основе всех эмпирических исследований".

На мой взгляд, идея Бинсвангера неопровержима. Кто угодно может собирать эмпирические данные о религии и искусстве с сегодняшнего дня и до второго пришествия, но он не станет ближе к пониманию этих феноменов, если для начала его предположения не допускают существования того, чему религиозный человек посвящает себя, и того, что артист пытается сделать. Детерминистические предположения делают возможным понимание всего в искусстве, кроме акта творчества и самого искусства; механистические натуралистические предположения могут служить основой для многих фактов из области религии, но, как и в понимании Фрейда, религия всегда остается в большей или меньшей степени неврозом, а то, что подлинно связано с религиозной личностью никогда не попадет в поле зрения.

Позиция, которую мы хотим занять в этой дискуссии выражается в необходимости анализа предположений, сделанных кем-либо, и в предоставлении возможности существования секторам реальности, – которые могут быть достаточно большими, – которые любой частный подход упускает. По моему мнению, мы в психологии пресекали понимание и искажали восприятие из-за неудачной попытки прояснить эти предположения на сознательном уровне.

Сейчас я ярко вспоминаю дни моего обучения психологии в высшей школе двадцать лет назад, когда теорию Фрейда пытались отклонить как "ненаучную", потому что она не удовлетворяла модным тогда в высших школах психологии методам. Я придерживался тогда той точки зрения, что они упускают тот факт, что Фрейд открыл сферы человеческого опыта огромного значения, и если это не удовлетворяет нашим методам, то тем хуже для этих методов; проблема заключается в том, чтобы придумать новые. На самом деле методы оказались вполне подходящими, – до тех пор, пока не появился Роджерс, как возможно кто-нибудь мстительно добавит, – так что фрейдизм сейчас является догмой американской клинической психологии. Поэтому, вспоминая дни своего обучения, я склонен с улыбкой воспринимать то, как кто-либо говорит о том, что концепция экзистенциальной психологии "ненаучна", потому что она не соответствует тем частным методам, которые сейчас в моде.

Определенно ясно, что фрейдовские механизмы привлекают разделение на дискретные причинно-следственные формулировки, которые удовлетворяют той детерминистской методологии, которая доминирует в американской психологии. Но необходимо также видеть, что делая из фрейдизма догму, мы упускаем существенные и жизненно важные аспекты фрейдовской мысли. В настоящее время существует любовный треугольник между фрейдизмом, бихевиоризмом в психологии и позитивизмом в философии. Примером одной из сторон этой связи является большая схожесть между теорией научения – редукции влечений Халла и фрейдовской концепцией удовольствия, целью бихевиоризма как состоящей из редукции стимулов. Примером второй связи в этом треугольнике является заявление философа Германа Фейгла, которое он сделал в своей речи на недавно прошедшем ежегодном собрании Американской психологической ассоциации, о том, что специфические фрейдовские механизмы могут быть сформулированы и использованы научно, но такие понятия, как "инстинкт смерти", – нет.

Но проблема в том, что такие конструкты, как "инстинкт смерти", по Фрейду, как раз и являются теми элементами, которые спасают его систему от полной механистичности; эти конструкты всегда лежат по другую сторону от детерминистических ограничений его теории. Они являются мифологией, в лучшем смысле этого слова. Фрейд не довольствовался простым проникновениям мифологических измерений в свое мышление, несмотря на свое старание в то же время выразить психологические закономерности в биологических предположениях девятнадцатого века. На мой взгляд, его методология была основой величия его вклада и сущностью для его центрального открытия – "бессознательного". Она была также сущностью его радикального вклада в новый образ человека, а именно, человека, которым движут демонические, трагические и деструктивные силы. Я пытался где-то в другом месте показать, что фрейдовская трагическая концепция Эдипа гораздо ближе к истине, чем наша склонность интерпретировать эдипов комплекс в терминах раздельно-половых и враждебных отношений в семье. Формулировка "инстинкта смерти" как биологического инстинкта не имеет, конечно, никакого смысла, и в этом случае правильно отвергается бихевиоризмом и позитивизмом. Но как психологическое и духовное состояние трагической натуры человека идея имеет действительно большое значение и превосходит любую чисто биологическую или механистическую интерпретацию.

Методология всегда страдает от отставания культуры. Наша проблема состоит в том, чтобы охватить взглядом большую часть человеческого опыта, развить и освободить методы настолько, чтобы они, насколько это возможно, отдавали должное богатству и широте человеческого опыта. Это может быть сделано только при помощи анализа философских предположений. Сущность этой идеи выразил Маслоу во второй главе: "Чрезвычайно важно для психологов то, что экзистенциалисты могут снабдить психологию философскими основами, которых сейчас не хватает. Во всяком случае, основные философские проблемы несомненно должны быть снова подняты для обсуждения, и возможно психологи перестанут полагаться на псевдорешения или на бессознательные непроверенные философские идеи, которые они подбирают, как дети".

Высказав подобную позицию, нам нужно поспешить добавить, что это не разрешает всех трудных вопросов отношения экзистенциального исследования к науке. Встает, конечно же, законный вопрос о том, как типичные для экзистенциальной психологии и психиатрии предположения могут быть проверены. В пятой главе Карл Роджерс указывает для начала, как "онтологические принципы" могут изучаться и проверяться в эмпирической психологии. В Гарварде "тесты, составленные на основе экзистенциальных категорий, уже разработаны", – пишет Лоренц Первин (57). В Нью-Йорке прошло несколько семинаров по экзистенциальной психотерапии, которые пытались прояснить этот подход. Данные шаги – только начало; но я не вижу каких-либо непреодолимых преград в направлении научного изучения экзистенциальных предположений.

Но больше всего сбивает с толку и вводит в заблуждение вопрос, касающийся проблемы предсказания в науке. Насколько и до какой степени наука может предсказать поведение отдельного индивида? Первин в качестве примера неадекватности экзистенциального подхода приводит тот факт, что в том виде, в котором он задуман как воспринимающий индивида свободным и уникальным, он делает поведение индивида незаконным и непредсказуемым. Но "предсказуемое" – достаточно двусмысленный термин. И "законное" и "предсказуемое" не должно отождествляться. В психотерапии мы видим, что поведение невротической личности может быть предсказано достаточно жестко; это потому, что поведение такой личности – продукт обусловленности стереотипами и влечениями. Но. хотя здоровая личность "предсказуема" в том смысле, что ее поведение целостно и совершаемые поступки зависят от характера, она всегда демонстрирует новые аспекты в своем поведении. Ее активности свежи, спонтанны, интересны, и в этом смысле ее поведение противостоит невротику с его предсказуемостью. В этом сущность творчества. И опять же очень хорошо это изложил Маслоу: "Только гибкая творческая личность может действительно управлять будущим, только тот, кто может смотреть в лицо всему новому с уверенностью и без страха. Я убежден, что большая часть того, что мы сейчас называем психологией, является изучением трюков, которые мы используем для того, чтобы избежать тревоги перед абсолютно новым посредством того, что создаем веру в то, что будущее таково же, как и прошлое".

Я бы не хотел предлагать здесь решение этих проблем, на самом деле я нигде не смог бы их предложить. Я только хочу указать на то, что необходимо сделать известным наш взгляд на науку. Идеографическая психология Олпорта – это очень важный шаг; работы Роджерса – другой пример важной тенденции в развитии науки, не ограниченной старыми предположениями. Заинтересованность новой глубиной не ограничивается только так называемым экзистенциальным крылом в психологии. На симпозиуме, непосредственно предшествовавшем тому, на котором были первоначально прочитаны работы, составляющие эту книгу, Ричард Дана обсуждал ситуацию с обучением студентов психологии.

"Я подозреваю, обычным, характерным результатом 4-5 лет обучения стала осторожность – не глубина и широта эрудиции и возможность обобщать, – но явная осторожность. Под строгими условиями контроля скрывается разновидность выученной приверженности ограничивать выводы из полученных данных. Осторожность, несомненно, нужна в диагностическом тестировании или лечении людей, но одна только осторожность душит и ослепляет иных людей, даже профессионалов... Мы обладаем методологической фальсификацией; нам недостает серьезных концепций и, может быть, уменьшения профессионального потенциала для поколения теорий, озабоченных исключительно наукой. Чтобы быть уверенными, мы должны быть учеными, но сначала мы должны быть разумными людьми".

Позиция экзистенциальной психологии, на мой взгляд, не является совсем уж антинаучной. Но она настаивает на том, что будет смешно, если посвящение себя точной методологии ослепит нас при понимании человеческого бытия. Хелен Саргент выразила настроение многих в своем замечании: "Наука предлагает больше укрытий, чем выпускникам разрешено пользоваться".

Эдриан ван Каам очень удачно продемонстрировал, насколько феноменологический и экзистенциальный подходы важны даже для экспериментальной психологии, на обсуждении работ Линшотена:

"Дж.Линшотен, директор психологической лаборатории в Утрехтском университете, прояснил отношения между экзистенциальной феноменологией и экзистенциальной психологией. Он пояснил, что точность и адекватность экспериментального исследования требует феноменологического изучения сущностных характеристик феномена, и он определил феноменологический анализ как необходимую предпосылку для большей точности в экспериментировании. Он доказал, что феноменологический анализ, который показывает сущностные характеристики и сущностную структуру феномена, над которой и нужно экспериментировать, обладает логическим приоритетом для эксперимента как такового. Далее, использование феноменологического метода для того, чтобы добиваться более высокой точности в экспериментировании, не означает изменений в экспериментальной технике как таковой. Необходимость феноменологического анализа ситуации, по Линшотену, основывается на том факте, что нет такого феномена, действия или эксперимента, которые бы не были бы связаны с ситуацией. Во-вторых, нет такой ситуации, которая бы эксплицитно или имплицитно не подразумевала присутствия человеческой личности. Наконец, невозможно удалить влияние человека на ситуацию. Он также заставил нас осознать тот факт, что результаты, полученные в ситуации А, не могут быть объявлены валидными в ситуации В, пока с помощью феноменологического анализа не будет доказана структурная схожесть ситуаций А и В".

Дж. Икс написал книгу, касающуюся анализа этой ситуации и социопсихологического эксперимента. Он упоминает о помехах, которые создавало пренебрежение феноменологическим анализом ситуации, и иллюстрирует это обширным доказательством того, как Шериф ошибся при интерпретации количественных данных, полученных им в классическом исследовании 1935 года, так как пренебрег феноменологическим анализом ситуации. Он также показал, как феноменологический анализ ситуации приводит к созданию идеи нового эксперимента, который сможет исправить ошибки Шерифа. В конце книги он приводит результаты и других экспериментов, основанных на анализе ситуации.

Метод экзистенциальной феноменологии, используемый таким способом, приводит к перепроверке классических экспериментов и исправлению возможных неточностей, появляющихся благодаря отсутствию этих экзистенциальных критериев. Но мы уйдем от темы, если будем упоминать обо всех экспериментах, которые были перепроверены и исправлены этим способом, и новых экспериментах, осуществленных при более строгом доэкспериментальном контроле, который теперь возможен (176).

Разрешите мне предложить далее несколько принципов, которые, как мне кажется, необходимо включить в науку как руководящие и как основу в психотерапию. Во-первых, наука должна быть релевантна к различным характеристикам того, что мы пытаемся понять, в данном случае – человеческое бытие. Она должна быть релевантна, таким образом, тем отличительным качествам и характеристикам, которые и составляют человеческое бытие именно как человеческое, составляют самость именно как самость, характеристикам, без которых бытие не будет тем, каковым оно на самом деле является, а именно, человеческим бытием.

Второй руководящий принцип находится в оппозиции к предположению, господствующему в традиционной науке, что мы объясняем более комплексные вещи через более простые. Это в основном взято из модели эволюции: строение и деятельность организмов, находящихся выше на эволюционной шкале, объясняется по этим законам. Но это только половина истины. Такая же истина в том, что, когда появляются новые уровни комплекса (такие, как самосознание у человека), они становятся решающими для нашего понимания всех предыдущих. В этом смысле простое может быть понято и объяснено только в терминах более общего Этот момент чрезвычайно важен для психологии и обсуждается ниже более подробно вместе с темой самосознания.

Третий фундаментальный принцип состоит в том, что основная единица изучения в психотерапии – не "проблема", с которой пришел пациент, например, импотенция; или поведенческий стереотип, например, невротический стереотип садомазохизма; или диагностическая категория заболевания, например, истерия или фобия и т.д. Наша единица изучения скорее – существование-двух-личностей-в-мире, в мире, представленным в данный момент комнатой терапевта. Это позволяет быть уверенным в том, что пациент принес с собой все свои проблемы, "болезни", свою историю и все остальное, потому что все это составляет неотделимую его часть; но важно ясно понимать, что только один факт реален в данный момент, что он создает в кабинете консультанта некий мир, и в контексте этого мира может возникнуть понимание его бытия-в-собственном-мире. Этот мир и его понимание есть именно то, в чем соединяются две личности, пациента и терапевта.

Существует несколько областей, в которых экзистенциальный подход добавил новые измерения в обычные психологические исследования, о которых я упомяну не только в качестве иллюстрации того, что этот подход пытается сделать, но в качестве тем, которые могут заинтересовать студентов при дальнейшем изучении и исследовании.

Прежде всего экзистенциалисты делают акцент на волю и решение. Одним из основных вкладов Фрейда является прорыв сквозь тщетность и самообман викторианской "силы воли" как способности, благодаря которой наши предки "принимали решения" и подсознательно направляли свою жизнь по пути, который им предлагала культура. Фрейд открыл обширные области, в которых поведение и мотивы детерминируются бессознательными убеждениями, влечениями, страхами, прошлым опытом и так далее. Он был совершенно точен в диагностике болезненной стороны викторианской "силы воли".

Но наряду с этими акцентами происходил неизбежный подрыв авторитета функций воли и решения как таковых, и также неизбежное появление акцента на понимании человека как детерминированного, ведомого, "живущего бессознательным", как Фрейд, соглашаясь со словами Гродека, излагал это. Это стало некой всеобъемлющей тенденцией, почти болезнью в середине XX века, видеть себя пассивным, считать себя продуктом сокрушительного воздействия экономических сил (как это параллельно Фрейду продемонстрировал Маркс с помощью блестящего анализа на социально-экономическом уровне). В последние годы эта тенденция получила подкрепление в форме убеждения человека в том, что он беспомощная жертва науки в виде атомной бомбы, относительно использования которой обычный человек чувствует себя неспособным что-либо сделать. Основная суть "невроза" современного человека в том, что он не чувствует себя в полной мере ответственным, в истощении его воли и решимости. И этот недостаток воли больше, чем просто этическая проблема: современный человек убежден в том, что, даже если он действительно напряжет свою "волю", это ничего не изменит.

Такой взгляд противоречит тем тенденциям, которые экзистенциалисты, подобные Кьеркегору и Ницше, сделали своей сильнейшей и наиболее убежденной позицией. В свете такой ситуации, характеризуемой сломленной волей современного человека, становятся понятны экзистенциальные акценты Шопенгауэра с его миром как "волей и представлением", Бергсона с его "elan vital" (сила жизни), Уильяма Джеймса с его "волей к вере".

Протест экзистенциалистов был сильным, временами отчаянным (как у Ницше), временами благородным и очень смелым (как в движении сопротивления Камю и Сартра), даже если многим наблюдателям он казался неэффективным против надвигающейся лавы конформизма, коллективизма и роботизации человека. Основная декламация экзистенциалистов такова: независимо от того, насколько могущественные силы влияют на человеческое существование, человек способен узнать, что его жизнь детерминирована, и тем самым изменить свое отношение к собственной судьбе. Важно не упустить, что сила человека в способности занять определенную позицию, принять конкретное решение, не важно, каким бы незначительным оно ни было. Поэтому они придерживаются мнения, что человеческое существование состоит в конечном итоге из свободы. Хайдеггер идет еще дальше (в одном очаровательном эссе) – он определяет истину как свободу. Тиллих красиво выразил это следующим образом: "Человек по-настоящему становится человеком только в момент принятия решения".

Эта точка зрения тесным образом связана с психологией и психотерапией. В целом в нашей академической психологии имеет место тенденция принятия этой точки зрения, хотя отдельные психологи в своей работе предпочитают иметь дело лишь с тем, что поддается определению и может быть понято в детерминистских конструкциях. Такое ограничение восприятия, конечно, неизбежно ведет к попытке подстроить человека под тот образ, который мы видим.

В психоанализе и психотерапии эта проблема стоит еще острее, так что избегать ее далее невозможно, теория и процесс психоанализа и большинства других форм терапии играют на руку склонности пациента к пассивности. Как еще в 20-х годах заметили Отто Ранк и Вильгельм Райх, некоторые принципы психоанализа сами по себе подрывают его жизненность и не только обедняют реальность, с которой психоанализ связан, но и ослабляют возможность и желание пациента меняться. Во времена расцвета психоанализа, когда открытие "бессознательного" имело очевидно "шокирующее значение", эта проблема была не столь явной; в любом случае у истерических пациентов, ставших основным материалом для работ Фрейда на этапе формирования его идей, действительно существовала особая динамика, которую можно было определить как "подавляемое либидо", стремящееся к выражению. Но сейчас, когда большинство пациентов в той или иной форме оказываются "одержимыми", когда все знают об эдиповом комплексе, когда наши пациенты говорят о сексе так свободно, что это шокировало бы любого пациента Фрейда (а именно, разговор о сексе, вероятно, является легчайшим способом избежать реального принятия решения в любви и половых отношениях), проблема подрыва авторитета воли и принятия решения не может избегаться и далее. "Навязчивое действие", проблема, которая всегда оставалась непокоренной и неразрешенной в контексте классического психоанализа, на мой взгляд, тесно связана с дилеммой воли и принятия решения.

Другие формы психотерапии тоже не избежали дилеммы психоанализа; а именно того, что процесс психотерапии заключает в себе тенденции, которые позволяют пациенту уклониться от принятия решений. Само определение "пациент" предполагает это! И речь не только о тех элементах психотерапии, которые автоматически дают поддержку пациенту, но и о тенденции возлагать ответственность за возникающие у человека проблемы на кого или что угодно, только не на него самого. Уверен, терапевты всех школ и направлений рано или поздно осознают, что пациент должен самостоятельно принимать некоторые решения, учиться брать на себя некоторую ответственность; но теория и техники большинства видов психотерапии построены на прямо противоположных предпосылках.

Экзистенциальный подход в психологии и психотерапии придерживается мнения, что мы не можем доверить волю и решения случаю, надеясь, что в конечном итоге с пациентом "что-то произойдет" и он вдруг станет принимать решения, или придет к самостоятельному принятию решений от скуки или от ощущения, что терапевт (как благосклонный родитель) одобрит его поведение, если он совершит такие и такие шаги. Экзистенциальный подход вернул волю и решение в центр картины. Совсем не в смысле "свободная воля против детерминизма" – эта идея умерла и похоронена. И не отрицая того, что Фрейд описал как бессознательный опыт. Эти детерминистские факторы, конечно, учитываются. Экзистенциалисты, которые много сделали в области познания "ограниченности" и ограничений человека, конечно же, знают об этом. Однако они придерживаются мнения, что, обнаруживая и изучая те силы, которые детерминируют его жизнь, пациент в той или иной мере обретает некую ориентацию и, таким образом, оказывается вовлеченным в некоторый выбор, неважно, каким незначительным бы ни казался этот выбор, испытывает некое чувство свободы, пусть даже еле уловимое. Экзистенциальная установка в психотерапии вовсе не "толкает" пациента к принятию решения; на самом деле я убежден, что, только осознав тот факт, что пациент обладает силой воли и способностью принимать решения, терапевт сможет избежать подталкивания пациента в каком-либо направлении. С этой точки зрения самосознание как таковое – сознавание личностью, того, что безбрежный, насыщенный, многообразный поток переживания – это его собственное переживание, – неизбежно несет в себе элемент решения.

Безусловно, мы применяем термины "воля" и "принятие решения" не только по отношению к исключительно жизненно важным решениям, эти слова имеют более широкое значение. И хотя сознавание включает в себя элементы принятия решения (например, акт выбора того, чем вы собираетесь заняться), мы не отождествляем эти понятия. Принятие решения содержит некоторые элементы, которые не только не детерминированы внешней ситуацией, но даже не представлены в ней; решение включает некий элемент скачка, фактор случайности, некое движение "я" в направлении, которое нельзя было предсказать. Зрелое человеческое бытие (то есть не являющееся жестко ограниченным и детерминированным невротическим компульсивным стереотипами) – это когда человек готов принять новое направление, новое "решение" в той новой точке, в которой он обнаруживает себя. "Новым положением", о котором я говорю, может быть также простая, незамысловатая и не потрясающая мир, как любая новая идея, которую я нахожу для себя забавной, или новое воспоминание, которое неожиданно возникает в случайной на вид цепочке свободных ассоциаций. Таким образом, я думаю, что процесс принятия решения, обсуждаемый нами, присутствует в любом акте сознания.

Заинтересованные студенты обнаружат много материала под рукой для изучения этой проблемы, несмотря на то, что сегодня его существует очень немного в специальной психологической литературе. Возможность для изучения и исследования покажется бесконечной и чарующей.

Другая тема, которой экзистенциальный подход дал новую основу, – это проблема эго. Я сказал "проблема" намеренно: эго заняло центральную позицию в психоаналитических и психологических обсуждениях в последнее время, и хотя интерес к нему отражает высоко позитивное развитие, я думаю, что этот термин вызывает больше проблем, чем решает. Это особенно важно обсудить, хотя бы вкратце, потому что многие психологи предполагают, что то, о чем говорит экзистенциальная психология, окружено психоаналитической эгопсихологией. Это ошибка.

Первоначально Фрейд описывал эго как слабое и пассивное, как монарха, не имеющего власти даже в собственном доме, притесняемое, с одной стороны, ид, а с другой – суперэго. Позднее он придал эго исполнительные функции и конкретно описал его как организующий центр личности. Но все также он видел эго по существу слабым. Я думаю, что он был прав в том, что в силу того положения, которое эго занимает в структуре ид-эго-суперэго, оно в принципе должно оставаться несамостоятельным, даже в своей области, как будет отмечено дальше.

За последние несколько лет как отклик на потребность современного человека в самостоятельности и самобытности, ощущении себя собой в психоаналитическом движении появился значительный интерес к "эгопсихологии". В итоге эго были приписаны функции самостоятельности, ощущения самобытности, синтеза опыта и другие более или менее произвольно достигаемые функции, которые мы внезапно открыли у человека. Результатом ортодоксального аналитического движения явилось появление большого числа различных "эго". Карл Меннингер говорил о "наблюдающем эго", "регрессивном эго", "реальном эго", "здоровом эго" и так далее. Коллега Фрейда, и мой друг, поздравил меня после выступления, в котором я оспаривал концепцию множества эго, заметив с очевидной иронией, что у меня хорошее "научное эго"! Некоторые психоаналитики говорят о "множестве эго в одной личности", не по отношению к невротичным личностям, а по отношению к так называемым "нормальным личностям". На мой взгляд, "множественное эго" – точное описание невротической личности.

Концепция эго, способного дробиться на множество дискретных "эго", соблазнительна для экспериментальной психологии, благодаря тому, что привлекает исследовательский метод "разделяй и властвуй", который мы унаследовали в наших традиционных дихотомизирующих методах. Но я убежден, что у него есть серьезные недостатки, как практические, так и теоретические. Это похоже на то, будто мы передали новые силы слабому монарху; но монарх испугался и оказался в полнейшем замешательстве, потому что трон, на котором он сидит, слаб и неустойчив, поэтому новая мощь скорее сокрушит его.

Ради чего и куда в картине множественных эго исчезает принцип организации? Если у вас множество эго, вы, по определению, теряете центр организации, некий стержень, который должен быть у каждого, кто хочет управлять самим собой. Я убежден в том, что любая концепция, основанная на предположениях о фрагментарной структуре некой целостности, сама является фрагментом. Рапаппорт написал эссе, озаглавленное "Самостоятельность эго"; у Юнга есть книга, одна из глав которой называется "Самостоятельность бессознательного", и вскоре, вероятно, найдется кто-то, кто вслед за "Мудростью тела" Кеннона напишет работу под названием "Самостоятельность тела". Каждый будет в какой-то мере прав, но нет ли в этом принципиальной ошибки? Ни "эго", ни "бессознательное", ни тело не могут быть самостоятельными. Самостоятельность по самой природе своей может быть свойственна только самости.

Уверен, работы Эриксона и Уилиса по идентичности, ощущению себя собой, – которые я оцениваю очень высоко, – идут дальше предположений ортодоксального психоанализа в отношении эго и, таким образом, как мне кажется, способны предложить нечто значительное в этой области. На мой взгляд, ценность этих работ именно в том, что они разрушают границы предыдущих систем и основные ограничения этого подхода, как это видно в последней главе книги Уилиса "Поиски идентичности", мне кажется, состоят в неспособности создать новый базис в пределах традиционной психоаналитической структуры.

Я бы мог написать более утешительное заключение, если бы у меня было красивое решение, которое я бы смог предложить. Но у меня его нет. Вину за сложившуюся ситуацию отчасти можно переложить на ограниченность нашего языка, термины, которые нам приходится использовать, такие, как "самость" и "бытие", к сожалению, неадекватны.

Но независимо от терминов, которые используем, мы должны задать себе определенные вопросы, если обращаемся к проблеме эго. В частности, мы должны задать себе некоторые вопросы, когда рассматриваем предположение о существовании множества различных эго и их функциях, таких, как "регрессия" и "тестирование реальности". Мы должны спросить: какая часть меня переживает тот факт, что я есть тот, кто обладает множеством эго? Существование какого целого мы предполагаем, фрагментами которого являются различные эго? Эти вопросы указывают на то, что логически, как и психологически, мы должны выйти за систему ид-эго-суперэго и пытаться понять "бытие", различными проявлениями которого она является. Мое "я", или мое бытие (в этой точке они параллельны), находится в том центре, в котором я знаю себя как существо, реагирующее этими различными способами, в центре, в котором я переживаю себя как существо, ведущее себя теми способами, которые описываются вышеупомянутыми различными функциями.

Предварительная гипотеза, которую я предлагаю, состоит в следующем: мое "бытие", – которое по определению должно обладать целостностью, если оно хочет сохраниться как бытие, – имеет три аспекта, которые мы можем назвать "я", "личность" и "эго". "Я" используется мною как субъективный центр, как переживание того факта, что я – существо, которое ведет себя так-то и так-то; "личность" мы можем взять как аспект, в котором меня принимают другие ("персона" по Юнгу, социальные роли Уильяма Джеймса); "эго" мы можем взять в том виде, в котором его изначально провозгласил Фрейд, как специфический орган восприятия, посредством которого "я" видит окружающий мир и выражает свое отношение к нему. У меня нет решающих доказательств этой гипотезы в данный момент; она требует дальнейшего прояснения. Но я хочу отметить, что бытие должно предполагаться при обсуждении эго и идентичности и что центральная сущность должна быть основой для таких обсуждений.

Другие темы, которые экзистенциальный подход в психологии представил в новом свете, темы, которые будут плодотворны для изучения в дополнение к таким, как воля и принятие решения и проблема эго – это конструктивные функции тревоги и вины, концепция и опыт бытия-в-мире – концепция, которая хотя и имеет параллели с гештальтпсихологией с формальной стороны, действует на другом уровне и имеет чрезвычайно широкое приложение, значимость времени, особенно будущего времени, о котором говорит Маслоу в главе 2.

Некоторые трудности и опасности экзистенциального подхода в психологии уже были отмечены. Сейчас мы должны рассказать о некоторых из них более определенно. Одна из трудностей состоит в том, что понятия с точки зрения экзистенциальной психологии служат для интеллектуального отчуждения. Такие термины, как "онтологический" и "онтический", это иллюстрируют; даже термин "экзистенциальный" может быть использован для того, чтобы удалить из поля зрения множество способов установления отношений с реальностью, которые кажутся не-экзистенциальными. Особая соблазнительность терминов состоит в том, что они дают видимость обращения с человеческой реальностью, даже когда не имеют к ней никакого отношения. Очевидно, что в первую очередь мы должны встретиться лицом к лицу с нашим реальным опытом как в психотерапии, так и в других областях психологии, и тогда мы найдем слова (которые могут и не быть унаследованы от наших европейских коллег), которые будут более полно выражать и передавать этот опыт.

Другая трудность или опасность, как ни парадоксально, прямо противоположна, а именно, использование экзистенциального подхода на службе у антиинтеллектуализма. На самом деле это было бы своего рода иронией, если бы этот подход был бы союзником, скрытым или открытым, антиинтеллектуалистических тенденций. Это было бы одним из злоупотреблений, которое экзистенциальное движение в Европе имеет несчастье унаследовать.

Но тенденция не доверять разуму, как таковому, возникла в нашей культуре с момента противопоставления рассудочных и чувствующих людей. Этим альтернативам соответствует Сухой рационализм, с одной стороны, сухим рационализмом, при котором человек, сохраняя ум, теряет душу, и жизнеутверждающий романтизм, с другой стороны, при котором появляется, наконец, шанс сохранить душу. Экзистенциальный подход, безусловно, противопоставлен первому, но при более детальном рассмотрении убеждаешься, что он противостоит и второму. Экзистенциальный подход в психологии, как, впрочем, и в любой другой области, не является рационалистическим так же как и антирационалистическим, но ищет почву, на которой основано то и другое. Это то, что нашел Кьеркегор, который был удивительно развит логически и интеллектуально, но предпочитал, чтобы его называли поэтом.

Еще одна сложность и опасность, заложенная в экзистенциальном подходе, на мой взгляд, в ее отождествлении в некоторых разделах с дзен-буддизмом. Сказанное мною не является критикой дзен-буддизма как такового; я высоко ценю его как религиозно-философский подход к жизни, и я вижу его высокую значимость для современного западного человека. Психология Востока корректирует западную и наоборот. Опасность отождествления экзистенциальной психологии с дзен-буддизмом состоит в упрощении обоих. Это становится способом избегания трудных проблем тревоги и вины, которые унаследовал западный человек. На самом деле какая бы жизненная установка – психологическая, философская, эстетическая или религиозная – ни была бы позаимствована из другой культуры, ее приверженцам предлагают сбросить свою культурную оболочку; проблемы упрощаются и обходятся, так как их нет в новой, принятой человеком установке. Кьеркегор и, насколько я знаю, все мыслители экзистенциального направления вплоть до Пауля Тиллиха настаивают на том, что проблем тревоги, вины, скуки и конфликтов западного человека избежать невозможно. Центральным в экзистенциальной традиции является положение, что только с возрастанием осознания этих проблем может быть найдено их решение. По моему мнению, экзистенциальный подход достигает личности не посредством обхождения и избегания конфликтной реальности мира, в которой мы непосредственно себя обнаруживаем, а направленно противостоя этим конфликтам и встречаясь с ними.

Позвольте сказать в заключение этой наполненной рассуждениями, но, я надеюсь, полезной главы, что необходимо уяснить, что это не предложение новой системы или утверждение старых догм. И читатель заметит в следующих главах, что ни один из моих соавторов не говорит об этом. Напротив, они говорят: "Экзистенциальный подход, на мой взгляд, важен и значителен, но как он может осветить актуальные проблемы психологии?" Как обнаружит читатель, моя собственная установка – это желание сделать экзистенциальную психологию новым движением, но при этом я убежден, что необходимы веские подтверждения наших предположений и нашего представления о человеке, предложенных этим подходом. Я твердо убежден также в том, что ответы на эти вопросы должны быть получены на человеческом уровне. Я думаю, что этот подход содержит требования и ведущие принципы, которые применительно к психологии будут релевантны тем отличительным характеристикам, которые свойственны именно человеку. Это ведет, как скажет в 4 главе Гордон Олпорт, к психологии человечества.